Спецификой книгоуча было то, что мы совмещали учебу с рабочей практикой. При поступлении нас всех тут же прикрепили к разным издательствам. Я попала в «Книгосоюз» – довольно солидное кооперативное издательство, выпускавшее литературу по вопросам сельского хозяйства, кооперации, что было актуально для 20-х годов. Четыре часа в день у нас шли занятия, сначала около Курского вокзала, а потом в бывших торговых рядах на Ильинке. Затем я садилась на трамвай и через центр ехала на Тверской бульвар, где возле Никитских ворот, в здании, находящемся рядом с теперешним ИТАР-ТАСС, размещался «Книгосоюз». Здесь я трудилась еще четыре часа, до самого вечера, под руководством наставника – опытного технического редактора, приходившегося родственником художнику Верещагину. Это был почтенный старичок, похожий на профессора, очень сердитый и строгий. Он гонял меня по разным поручениям, давал для начала самую простенькую работу, постепенно усложняя задания.
Что было привлекательно для меня – так это то, что наша трудовая деятельность оплачивалась. Моя первая получка составила 28 рублей, и я хотела целиком отдать ее маме, но она воспротивилась: «Купи лучше что-нибудь для себя». Я пошла в частный магазин, еще не исчезнувший к тому времени, и с удовольствием выбрала себе на 27 рублей импортную вязаную кофточку и приличные кожаные туфли – одним словом, приоделась. Впоследствии моя зарплата поднялась до 54, а затем и до 110 рублей. Это было большое подспорье для нас с мамой.
Ребята у нас в книгоуче подобрались дружные, сколотилась и своя тесная компания, человек десять. Всей группой мы ездили на каникулах в Ленинград, катались на лыжах в Подмосковье. А по разным праздникам в узком кругу собирались на квартире у Лизы Симкиной, в переулке возле Страстного бульвара, и танцевали под патефон, заводившийся вручную, – нововведение, редкое для тех времен. Мы любили модные западные танцы – танго, фокстрот, которые клеймились как «буржуазные». В общественных местах допускались вальс или краковяк. Невзирая на то, что некоторые в нашей компании были комсомольцами, они шли на такой «криминал», но мы понимали, что трепаться о том, что мы танцуем, не следовало. Даже встреча Нового года считалась «пережитком прошлого», и 1 января было объявлено рабочим днем. Но мы собирались и танцевали всю ночь, а потом, так и не сомкнув глаз, являлись как ни в чем не бывало на работу. Вот что значит молодость!
Глава 5
Первое прикосновение к Китаю
В ровном потоке моей советской жизни, формировавшей из меня сначала школьницу-пионерку, затем «фабзайчонка»[25]
, мечтающего о вступлении в комсомол, неприметно присутствовало одно таинственное обстоятельство, выводившее мои мысли за пределы обыденного существования и звавшее куда-то в романтическую неизвестность: Китай.Название этой загадочной страны вошло в мое детское сознание, когда я читала чудесную сказку Андерсена «Соловей», которую он начинает обращением к своим маленьким читателям: «Ты, верно, знаешь, что в Китае все жители китайцы и сам император китаец?»
«Нет, ничего не знаю, – подумала я. – Где же она находится, эта страна? А может, она вообще существует только в сказке?»
В школу я тогда еще не ходила, но читала уже сама с пяти— шести лет. В любимой мной книжке было много картинок: там изображены были невиданные в обычной жизни дома с причудливо изогнутыми по краям черепичными крышами и люди в широченных длиннополых одеяниях. На головах у них были шапочки, по форме напоминавшие половинку выскобленного арбуза с пуговкой посередине. Но что больше всего поразило мое детское воображение, так это косы. У мужчин – и вдруг косы! Разве такое бывает? Наверное, только в сказке. А все-таки, где же находится эта удивительная страна?
Не зная еще ничего о Китае, я потянулась к нему, его образы запали мне в душу. Позднее мое знакомство с Китаем – уже не сказочной, а реально существующей страной – имело свое продолжение. В 20-е годы в Москве я впервые увидела настоящих китайцев. Некоторые из них держали прачечные, в которых работали их земляки. Китайские прачечные славились качеством стирки – белье выходило оттуда белоснежное, прекрасно отглаженное, накрахмаленное. На спуске от Лубянки к Театральной площади, вдоль стены Китай-города, всегда толпились китайцы-торговцы, предлагавшие прохожим разную удивительную мелочь: складные веера, забавные игрушки. Мне особенно нравились надувные пищалки – стоило подуть, и они начинали смешно пищать: «Уйди, уйди». «Купи, девочка холосая, купи!» – приставали торговцы. Но откуда у меня могли найтись деньги даже на такую мелочевку!
В 20-е годы в советских журналах – газетами я тогда еще не интересовалась – много писалось о Китае, который сотрясали бесконечные внутренние войны и революционные катаклизмы. Мне, девочке, трудно было разобраться, что там происходило. Я понятия не имела о каких-то милитаристских группировках и только удивлялась, почему в этой стране кто-то без конца с кем-то воюет?
Как писал Маяковский: