Из серии «Зеркала». Книга 2. Основание

Иду… Мой шаг повторяя,

Бьется горячее сердце.

Иду с пустыми руками, иду с губами сухими

По долгому пути моей надежды,

Всё потеряв, что было, все собирая, что будет.

Дни, месяцы и годы я разбросал, не жалея,

По долгому пути моей надежды.

Многие смотрят с усмешкой:

— Куда ты идешь, несчастный?

Чему улыбаешься вечно?

Какая такая тайна тебя вдалеке ожидает?

Падают, падают листья…

Дикие ветры воют

На просторах пустынных…

Но я все иду, все иду…

Стучит, и стучит, и стучит

Мое горячее сердце

По долгому пути моей надежды!

Агиналдо Фонсека

(Острова Зеленого мыса, Кобо-Верде)

Семь поводов для крыс

Что отдал — то твое.

Шота Руставели

— Что это?

— Мыши.

— Мыши? Я думал крысы.

— Нет. Крысы снаружи, мыши внутри.

— Да, но если мышь выйдет наружу, то она станет крысой?

«Хроники Пребытия», часть 1.

ПРЕДКАЛЕНДАРНОЕ

Деревья и небо были для него церковью, а кедровые заросли — исповедальной. В лесу ему хорошо думалось. Замысловатые узоры веток, жизнь, спиральной лестницей, поднимавшаяся от самых глубин земли к небу, помогала ему вспомнить важное, систематизировать текущее и отпустить то, что следовало отпустить.

Особенно любил он хвойные места. И хотя в лесу были они всегда темнее и холоднее березовых полянок, одевался теплее и бродил, бродил по несколько часов там, куда редко, разве что вскользь забегали другие люди.

Когда он узнал, что местная администрация выдала разрешение на строительство очередного полумертвого коттеджного поселка, ему стало грустно, и он пришел попрощаться с деревьями и сохранить на память небо и землю, которые здесь уже никогда не увидит.

Он не был бойцом и по духу своему не верил и не надеялся на пикеты, протесты и прочую общественную активность.

Место было хорошее, прибыльное. Был даже вполне приличный шанс, что здесь поселятся люди, а самые окраины новых домов по проекту будут опять на границе зеленой зоны. Кому-то из новых жильцов на несколько лет повезет, как и ему, а потом горизонты снова раздвинутся, предприимчивые люди посчитают упускаемую прибыль — и все повториться снова. Как это было много-много раз…

На его веку изменился лик города, и, хотя местные власти исправно высаживали между кучкующимися домами саженцы, некоторые из которых даже приживались, это не могло изменить главного: свобода терялась в переулках новых окраин.

Он устал переезжать и, избегая ненужных формальностей, давно продал свою квартиру, перебираясь из одного съемного жилья в другое в поисках глотка свежего воздуха, пахнувшего для него детством и людьми, которые давным-давно ушли из его жизни и которых он безвозвратно потерял.

Привязанный своей болезнью к городу, он не мог переехать туда, где была его душа, не приняв для себя судьбоносного решения.

Но он очень любил жизнь. И еще не был готов ее отпустить.

Ему хотелось чуть больше насмотреться на вершины деревьев, отпечатанные в голубом или сине-сиреневом небе, на листья и шишки под ногами, на ветки кустарников, подернутые инеем.

Люди больше не занимали его. На своем опыте он убедился, что всякая уникальность имеет свои повторения, и не столь важно, насколько точно сбывались его прогноза о других, чувствовал, что все эти Другие, окружающие его, действительно одной с ним крови. Но почему-то понимание это не приносило ему радости.

Когда на лес опустился туман, он вышел побродить под его покровом и подумать о будущем. Ему хотелось раствориться без следа, не оставив ничего в этом мире, но это было невозможно и стоило смириться с тем, что, хоть и на некоторое время, его следы и вещи пройдут через руки других людей.

Приземление аварийной капсулы с космонавтом на несколько часов всколыхнуло его сознание. Он даже мысленно сконструировал бомбу, которую мог бы сделать из свалившихся с неба материалов: столь велико было накопленное им раздражение. Но потом, представив себе глаза этих Других людей, он понял, что они мало чем отличаются от несчастных животных, лишенных естественной жизни и ради прихоти и развлечения хозяев запертых в тесных и душных квартирах, на которых большинству только и хватало имеющихся средств.