Из сгоревшего портфеля (Воспоминания)

Наутро новое сообщение: задержали голубчиков. Почти пятьдесят верст оттопали. И ведь до чего хитрый народ: близкие села обходили, только когда отошли подальше, пустились прямо по шоссе. Тут-то их и накрыли. День и ночь шли, малявки. Брюкву жевали да сухари. Что с ними делать? Отпустить? Велеть самим обратно добираться? Сопровождающего выделить возможности нету. Да и не пойдут добровольно обратно, в Москву двинут. Теперь – крадучись. А уже холодно, заплутают еще, совсем пропадут. Ни о какой подводе и речи быть не может. Да и кому нужны лишние хлопоты. Вам нужно, вы и вызволяйте. Скажите спасибо, что задержали. Короче говоря, в сидор мне буханку хлеба, пару банок консервов, и ноги в руки – приведи! Километров тридцать удалось подъехать на попутной военной машине, начальница договорилась в сельсовете с какими-то командирами. Но им в сторону. Два десятка верст отмахал на своих двоих и к вечеру восьмого ноября был уже в том селе, где застряли наши беглецы. Зареванные, голодные, ноги сбиты, сопли текут. Покормил, улеглись мы спать. А утром пошли обратно. Объяснил я им, как умел, что в Москве они сейчас никому не нужны, только обузой для матери станут. Отец на фронте, мать сутками на работе, да и голодно там, карточек у них нету. В общем, сладкие пироги их в столице не ждут. Сам бы, мол, с превеликим удовольствием домой вернулся, но ведь есть приказ Сталина всех детей из города убрать. Школы не работают, фашист к Москве рвется... Уговорил. Пошли они со мной. Кроме того, у меня были харчи, а они свой запас за двое суток смолотили без остатка, все до крошки подъели. С брюквы пучит, холодина. Коротко ли, долго, но к ночи девятого вернулись мы в интернат. Почти без остановок шли. Потом чуть ли не сутки отсыпались. Ребята оказались геройские – отошли, не заболели. Обошлось. А у меня прибавилось авторитету: начальница и весь остальной персонал не знали, как и благодарить. Спаситель, вроде.

Не могу не вспомнить здесь и про то, что крепко поддержало в те дни народ. Радио в Середняково не было. Газеты лишь на четвертый-пятый день появлялись. А мне в той дороге повезло: когда шагали мы с пацанами обратно, нагнала нас груженая военная машина. Мы голосовать – не посадили: под завязку набита. Но человек, сидевший рядом с водителем, малость притормозившим, приоткрыл дверцу и кинул мне газетку «Правда» – непривычного формата – в пол-листа. На ней лишь портретик Сталина в военной форме и его речь в метро на площади Маяковского. И сообщение о параде на Красной площади. Ох, и возликовало же сердце! Ведь всякие слухи ходили – правительство в Куйбышеве, а где Сталин? В Москве или тоже уехал? Выяснилось – в Москве! Этим многое он во мнении народном выиграл. Никто же не знал, что у него самолеты наготове были, чтобы немедленно удрать, если возникнет нужда. И вот ведь парадокс: известно, на фронте он не бывал, но многие убежденно рассказывали, что видели его на передовой, чуть ли не под пулями...

А вот слух, что повезут нас за Урал, оказался точным.

К середине ноября Середняковский колхоз выделил нам подводы, и Вася проводил меня в Коробово. Там уже ждали нас вагоны – два пассажирских и один мягкий – спальный. В спальном – сопровождающее начальство из Мострамвайтреста, в нескольких купе продуктовый склад, тюки с теплой одеждой, собранной у родителей. Так что трамвайщики в какой-то мере тоже транспортники, сумели отправить своих детей с определенным комфортом. К великой моей радости, среди сопровождающих оказалась и мама. Забрала меня к себе в купе. Не виделись мы целый месяц. Погрузился интернат, разместился, и больше двух недель мы то ехали, то в тупиках стояли. Грязные, обовшивевшие – спали не раздеваясь. Отапливались вагоны слабо... Но бог миловал – никто не заболел. Довезли нас до места живыми и здоровыми. По тем временам – дело довольно редкое.