Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Но… ведь Полина Лажерлак — она-то, наверно, жила в Париже?

— Погоди маленько! — Жевинь нервно забарабанил пальцами-сосисками по бювару. — Все это так запутанно… Да, теща показала мне однажды, где жила ее бабка, Полина, — в старом особняке на улице Святых Отцов, если я не ошибаюсь… Кажется, там еще на первом этаже антикварная лавка… Лучше скажи: что ты думаешь о Мадлен теперь, когда ты ее видел?

Флавьер пожал плечами:

— Пока ничего.

— Но ты согласен со мной, что с ней что-то эдакое?..

— Похоже, да… Скажи, она совсем забросила занятия живописью?

— Да, бесповоротно… Она переделала мастерскую, которую я ей оборудовал, в гостиную.

— А почему?

— О, она довольно непостоянна! Да и вообще, люди меняются!

Флавьер поднялся, протянул Жевиню руку.

— Не хочу отрывать тебя от дел, старина. Вижу, ты здорово занят.

— Брось, — отрезал Жевинь. — Все это ерунда. Прежде всего меня волнует Мадлен. Ответь мне честно… Как по-твоему: она сумасшедшая или что?

— Только не сумасшедшая, — сказал Флавьер. — Она много читает? Есть у нее увлечения?

— Да нет. Читает она немного, как все: модные романы, иллюстрированные журналы… А увлечений у нее я что-то не замечал.

— Буду дальше за ней наблюдать, — сказал Флавьер.

— В твоем голосе что-то не слышно энтузиазма.

— У меня такое чувство, что мы зря теряем время.

Не мог же он признаться Жевиню, что решил следовать за Мадлен неделями, а если понадобится, то и месяцами, и не успокоится, пока не отыщет разгадку.

— Я прошу тебя, — сказал Жевинь. — Видишь, как я живу: контора, поездки, ни одной свободной минуты… Ты уж займись ею. Так мне будет спокойнее.

Он проводил Флавьера до лифта.

— Позвони, если заметишь что-нибудь новое.

— Ладно.

Выйдя на улицу, Флавьер оказался в густой толпе: шесть вечера, час пик. Он купил вечернюю газету. Над границей с Люксембургом сбиты два самолета. В передовой статье убедительно доказывалось, что немцы вот-вот проиграют войну. Они обложены со всех сторон, обречены на гибель в окружении. Генеральный штаб предусмотрел все до мелочей и ожидает лишь продиктованной отчаянием вылазки противника, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

Позевывая, Флавьер сунул газету в карман. Война уже не интересовала его. Единственное, что имеет значение, — это Мадлен. Он устроился на террасе кафе, заказал содовой.

Грезы Мадлен на могиле Полины, тоска о потусторонней жизни… Нет! Это невозможно. Но разве кому-нибудь доподлинно известно, что возможно, а что нет?

Флавьер вернулся к себе с мигренью. Пролистал словарь «Ларусс» на букву «Л». Разумеется, ничего не нашел. Он знал, что фамилии Лажерлак в словаре не окажется, но не смог бы заснуть, если бы на всякий случай не проверил. Просто на всякий случай… Он предвидел, что предпримет еще массу абсурдных шагов — на всякий случай. Едва он начинал думать о Мадлен, как терял хладнокровие. Женщина с тюльпаном! Он попытался набросать силуэт, склоненный над водой. Потом сжег листок и проглотил две таблетки снотворного.

III