Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Мадлен неспешно шла между могилами, и Флавьер готов был поклясться, что она просто продолжает прогулку. Она сразу же свернула с центральной аллеи с ее торжественными шеренгами крестов — застывшим парадом мрамора и бронзы. Она выбирала самые удаленные дорожки, рассеянно посматривая на надгробные плиты с почерневшими надписями, изъеденные ржавчиной решетки оград и разбросанные там и сям яркие пятна цветов. Перед ней по дорожке прыгали воробьи. Городской шум доносился, казалось, откуда-то издалека, и легко можно было вообразить себе, будто ты перенесся в какую-то дивную страну, за пределы обычной жизни, перепрыгнул в другое измерение. Вокруг не было никого. Но каждый крест означал чье-то присутствие, за каждой эпитафией проглядывало лицо. Мадлен медленно пробиралась сквозь эту окаменевшую толпу, и ее тень смешивалась с тенями надгробий, переламываясь скользила по ступенькам часовен, внутри которых томились на бессменной вахте ангелочки. Иногда она останавливалась, чтобы прочесть какое-нибудь полустертое имя: «Семья Мерсье», «Альфонс Меркадье. Он был заботливым отцом и супругом»… Попадались камни, которые покосились, вросли в землю подобно затонувшим кораблям. Кое-где на них устроились ящерицы с пульсирующим горлом и устремленной к солнцу змеиной головкой. Казалось, Мадлен доставляет удовольствие обходить эти глухие уголки, навсегда позабытые родственниками усопших. Постепенно замысловатый маршрут вывел ее к центру кладбища. Она наклонилась, подобрала красный тюльпан, упавший с подставки, и по-прежнему не торопясь подошла к одной из могил, подле которой и замерла в неподвижности. Укрывшись за часовней, Флавьер мог беспрепятственно наблюдать за ней. Лицо Мадлен не выражало ни экзальтации, ни скорби. Оно, напротив, дышало умиротворенностью, счастливым покоем. О чем она думала? Руки ее были опущены, в одной она держала тюльпан. Сейчас она вновь стала похожей на портрет, на одну из тех женщин, которых обессмертил гений живописца. Она полностью ушла в себя. Флавьеру пришло на ум слово экстаз. Может, это один из тех приступов, о которых говорил Жевинь? Может, Мадлен во власти мистического бреда? Но у мистического бреда другие, весьма характерные, симптомы, насчет которых невозможно обмануться. Скорее всего, Мадлен просто молилась за какого-нибудь усопшего — например недавно почившего родственника. Однако могила казалась давнишней, заброшенной…

Флавьер посмотрел на часы. Мадлен простояла у могилы двенадцать минут. Сейчас она выходила на центральную аллею, оглядывая надгробные памятники с прежним слегка пресыщенным видом, словно по части погребальной архитектуры уже не надеялась узнать ничего нового. Огибая могилу, Флавьер прочел надпись на надгробии, которое перед этим столь внимательно созерцала Мадлен:

ПОЛИНА ЛАЖЕРЛАК

1840–1865

Хотя он и ожидал увидеть на камне это имя, а все равно испытал глубокое потрясение. Скорее за Мадлен! Жевинь прав: в поведении Мадлен есть нечто непостижимое. Мысленно Флавьер вновь увидел ее стоящей подле могилы. Ничего похожего на человека, который пришел к месту вечного упокоения своего предка. Она вела себя так, словно очутилась в месте, с которым связано много воспоминаний, например у отчего дома. Флавьер отогнал эту абсурдную мысль, наполнявшую его смутной тревогой, и ускорил шаг, чтобы не потерять Мадлен из виду. Тюльпан она так и не выбросила. Теперь она усталой походкой, чуть сгорбившись, спускалась к Сене.