Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Кучи песка, щебня, снова песка… Изредка попадались неуклюжие причалы, подъемные краны, вагонетки на узкоколейных путях. Напротив — серые краски острова Гранд-Жатт. Что понадобилось ей в этом унылом предместье? Куда еще она его уведет? Они были совершенно одни. Она шла впереди не оглядываясь — взор ее не отрывался от реки. Постепенно Флавьером начал овладевать безотчетный страх. Нет, это уже не прогулка… Тогда бегство? Или приступ амнезии? Ему доводилось видеть людей, утративших память: их находили на дороге, сбитых с толку и падающих от усталости, и они говорили, как сомнамбулы. Он сократил дистанцию. В это время Мадлен пересекла асфальт и заняла место на террасе маленькой закусочной для речников: три железных столика под выцветшим тентом. Укрывшись за нагромождением бочек, Флавьер следил за каждым ее движением. Она достала из сумочки листок бумаги, ручку, ребром ладони смахнула пыль со стола. Владелец закусочной не показывался. Мадлен что-то писала — прилежно, с сосредоточенным лицом. «Она любит кого-то, — подумал Флавьер, — и этот кто-то сейчас на фронте». Но и это предположение не лучше остальных. Зачем тащиться в такую даль, если она могла спокойно написать письмо дома, оставшись одна? Она строчила не отрывая пера от бумаги, без малейшего колебания, — наверняка обдумала свое послание заблаговременно, пока шла сюда. Или за те полчаса, что провела в гостинице. Все это не поддавалось никакому разумному объяснению. А если в письме сообщается о разрыве?.. В таком случае все эти хождения объяснялись бы просто. Но тогда Мадлен незачем было бы навещать могилу Полины Лажерлак!

Обслуживать Мадлен никто не торопился. Хозяин, скорее всего, был на фронте — как и многие другие. Мадлен сложила письмо, тщательно запечатала конверт. Осмотрелась вокруг, хлопнула в ладоши. В доме царило молчание. Тогда она поднялась, держа письмо в руке. Не собирается ли она вернуться обратно? Она медлила; Флавьер отдал бы все на свете за то, чтобы прочесть через ее плечо адрес на конверте. Наконец она как-то нерешительно начала спускаться к берегу, пройдя совсем близко от бочек. Он снова уловил запах ее духов. Поднявшийся теплый ветерок колыхал ее юбку. В профиль ее лицо было неподвижно, без всякого выражения, если не считать легкой скуки. Опустив голову, она повертела в пальцах конверт и внезапно разорвала его пополам, потом еще и еще раз, на множество мелких кусочков, которые пустила по ветру, но не все сразу, а небольшими щепотками. Они летели, кувыркались по камням, скользили по поверхности воды, перед тем как лечь на нее и потонуть в завихрениях. Созерцая эти крохотные крушения, она потирала пальцами, словно хотела стряхнуть с них невидимую пыль, очистить их после прикосновения к чему-то омерзительному. Носком туфли она выгребла несколько кусочков бумаги, застрявших в траве, и подпихнула их к воде. Они исчезли. Мадлен безмятежно сделала еще шаг вперед, из воды вырос сноп и окатил берег; брызги долетели до рук Флавьера.

— Мадлен!

Из-за бочек он глядел на воду и ничего не понимал. На поверхности оставался лишь пронзительно белый обрывок конверта — с остановками и внезапными перебежками он подобно мышонку пробирался меж камней.

— Мадлен!