Из сумрака веков

От сильного удара — по спине расползлась тупая боль, дыхание вылетело с вскриком. Ламия, впечатав в дерево, держал за плечи — его сверкающие желтыми огнями глаза горели ненавистью. Клыки приближались — Катя увернулась и коленом вмазала упырю в пах. Он согнулся и она, ухватив его за голову, крутанула — хруст пронесся, исчезая в черноте леса. Оттолкнула и бросилась дальше. Позади раздался треск веток, и, Катя глухо стукнулась об твердое затылком — в ушах застыл звон. Перед глазами сверкнул сноп искр, тошнота волной поднялась к горлу. Дышать нечем — грудь сдавливала словно пресс-машина. Катя, силясь, разлепила тяжелые веки. На ней верзила-упырь. Взлохмаченный, озлобленный. Ледяное прикосновение смерти приблизилось, и острая боль в шее сменилась быстрыми, охлаждающими потоками, бегущими по венам.

— Спаси… — сорвалось с губ — Катю втянула темнота.

* * *

Резко затормозив, Варгр огляделся — магазины, дома, рекламные щиты… Взгляд скользил по крышам, деревьям, проезжающим авто. Кати нет, но ее голос прошелестел: «Help…» и умолк. Вонь кровососов, смешивающаяся с запахом любимой, вела прочь из города. Накрапывающий дождь усиливался, притупляя единственный след. Газанув с визгом колес, Варгр понесся дальше. Лавируя между машинами, проскакивал светофоры. Дорожных правил не существовало, есть цель — Катя в опасности. Она звала…

Полицейские с мигалками настигли на выезде из Въерж-Стренг. Варгр выжимал на полную, но хвост не отставал — машина мощнее. Он не останавливаясь, спрыгнул. В воздухе, обернувшись волком, приземлился на обочину и рвану по дороге. Теперь проблем не оберешься, и Драгора замучают, ведь вычислить хозяина байка на раз! Плевать, лишь бы не упустить рассеивающийся аромат любимой. Позади истошно завизжали тормоза. Запах паленой резины коснулся носа. Сирена, жалобно взвыв, умолкла. Хлопнули дверцы, раздался топот тяжелых суетливых шагов по асфальту — до ушей долетели взволнованные человеческие голоса.

Глава 16. Тогда вам не жить

— Хорошо связал? Проверь! — резью в голове отдавалась грубая мужская речь на немецком.

— Уже сто раз проверял! — откликнулся другой столь же неприятным тоном. — Вонь Цербера даже здесь, — шипел он. — Наверное, от этой… Мразь поскудная!

Катя медленно открыла глаза, озноб пробежал волной — холодный пол вытягивал остатки жизни. Голову сдавливало будто в тисках. Шорохи эхом разлетались по окутанному темнотой небольшому каменному помещению, давящему сыростью. В воздухе витала затхлость. Склеп или подобие того. Высокие ступени, уходящие за поворот и прямоугольное окошко с треснутым стеклом, в которое едва просачивался тусклый свет. Застонав, Катя повернулась и встретилась с холодным взглядом упыря. Кривая усмешка прорезала светлое лицо — презрение, читаемое в глазах, пугало. Сильный! Тот самый, укусивший в лесу. Он сел на корточки рядом и, ухватив за горло, притянул — боль прострелила по телу молнией. Его ледяной язык плотоядно скользнул по лицу, оставляя влажный след.

— Вкусная сука! Ну что? — акцент коверканных русских слов бил по ушам, смрад ламии ударил по носу. — Добегаться? — Парень отшвырнул, и Катя ударилась о стену — из горла вылетел вскрик, потонувший в безудержном сухом кашле. Она согнулась, руки и ноги резануло будто ножом — веревки впились в кожу и не давали шанса вырваться. Внизу живота растягивалась пульсирующая боль. — Не знать, что сложного тебя ловить? — буднично продолжал ламия, важно прохаживаясь, сложив руки за спиной. — А сколько наших бегать за тобой как идиоты и сохнуть? — Катя глубоко вдохнула и села — упырь, оказавшись рядом, ударил по лицу, и она опять упала в грязь. От хлесткого шлепка жгло щеку. Ломанные слова еле просачивались сквозь повисший звон: — Сука, ты убить моего лучшего друга! Слушай! — бросил он в темноту на немецком, — ее кровь какая-то другая! Я чувствую прилив сил. Адреналин просто кипит. Ничего сильнее не пробовал.

— Эй, успокойся! — раздался протяжный свист другого ламии, льющийся из-за стены. — Королеве сообщил?

— Еще нет! — первый упырь крутанулся на месте и пошел к проему, разделявшему склеп.

— Звони! Если мы сдадим эту тварь, Ламия нас приблизит к себе. А это шанс жить по-другому, — вдохновлено отчеканивал слова второй упырь.

— Еще бы! Кошка ценная, — негодовал первый. — С такой-то дурью! Может, лучше себе оставим?

— С ума сошел? — «взорвался» второй. — Если Ламия узнает, нам не жить…

Упыри спорили на повышенных тонах, и это придавало сил. Катя вновь села, прислонившись к стене.

— Мальчики, — заговорила на немецком. Голос потонул в сумраке, и наступила гробовая тишина — ни шороха, ни вздоха. — Вам не быть рядом с Ламией ни-ко-гда…

В секунду появившийся первый упырь снова ударил по лицу. Катя пощечину выдержала стойко, только голова дернулась, но в ушах повис гул, во рту появился сладковатый привкус. Глаза ламии изменились — вместо серости пришла темная бездонность, он неотрывно смотрел на ее рот. Пересилив отвращение и подкативший тошнотворный ком, Катя дразняще облизнула онемевшие губы: