Из тупика

- Ценю, - сказал Ермолаев, снова срывая трубку. - Это контрразведка? Эллен, это вы?

- Контрразведка слушает, - ответили ему.

- Слава богу... Кто у аппарата? Хасмадуллин?

- У аппарата большевик Павел Безменов... чего надо?

- Где поручик Эллен? - растерялся Ермолаев.

- Где подлец Брамсон? - заорал на него Безменов. - Ты нам своей башкой ответишь, если Брамсон уйдет от нас...

И грохнули трубкой - не стали разговаривать дальше.

Ермолаев повернулся на каблуках, сунул руки в карманы.

- Сударыня, - произнес он, слушая, как трещат выстрелы, - надо же быть благоразумной... Вы еще молоды, а я уже стар для вас. Ты уберешься отсюда или нет? - заорал вдруг, теряя терпение...

В окружении офицеров пробивался к штабу Дилакторский. Его убили на пороге крыльца - штыками. Бросая перед собой гранаты системы Новицкого, сотрясавшие землю, офицеры уходили - задворками - в тундру! Ермолаев видел все из окна и...

- Вы еще не ушли? - спросил он, поворачиваясь.

- Подлец... все мужчины подлецы! - заплакала Зиночка.

Ермолаев достал револьвер, царапнул им себя по виску.

Но в этот момент он заметил, как дрогнули орудия на "Лейтенанте Юрасовском", поползли вдоль гавани, нащупывая бараки и бестолочь вагонов.

Условного выстрела с эсминца в полдень не было (почему?).

Раздался выстрел - с борта "Ксении", и лейтенант Юрасовский, командир эсминца его имени, полег замертво у телеграфа, хватаясь стынущей рукой за боевой манипулятор. Орудия миноносца вернулись в диаметральную плоскость. Они встали снова на "нуль", как и положено им стоять в мирное время...

Ермолаев резко повернулся к распахнутым дверям.

- Только не стреляйте, - быстро заговорил он, - только не надо стрелять. Поверьте, это совсем ни к чему!

- Да не суетись, - ответил ему машинист Песошников и показал бумагу, обтерханную по краям, которую он извлек из-за голенища своего сапога. Видишь? - спросил. - Закон?

- Что это? Не понимаю...

- Мандат, - ответил Песошников. - ВЧК!

- Позвольте, - стал пятиться Ермолаев, - позвольте... К чему эта комедия! Ведь вы меня не раз на паровозе возили!

- Прошу! - показал Песошников на двери. - Повезем дальше...

Его вели по улицам, салфетка торчала из-под мундира, облитая янтарным жиром вкусной ушицы, а он все твердил прохожим:

- Спокойно, только не надо стрелять, не нужно стрелять... Зиночка Каратыгина с воем ворвалась к себе в избу, рухнула на постель - в атлас, в пух, в негу. Она рыдала и не сразу сообразила, что мужа ее давно нет. А вместе с Петей Каратыгиным - чтоб он потоп, проклятый! - исчезли и все капиталы...

Надо отдать должное мурманским дельцам: они умели уходить тютелька в тютельку. Женщины их мало волновали!

На Ростинской пристани, что немного севернее Мурманска, Эллен с наслаждением раскурил папиросу. Хасмадуллин пропал, а вместе с палачом исчез и чемодан Эллена, стоявший всегда под кроватью поручика. Хорош Хасмадуллин! Ну, попадись он теперь... Мимо Росты, разводя пары, спешно проваливал на север - в сторону эмиграции - пароходишко "Ломоносов", и на палубе его толпа людей суматошно палила в небо, рассылая салюты.

- Эй, на "Ломоносове"! - звал их Эллен. - Подойдите к пирсу, я жду... Эй! Вы что, не слышите, сволочи?..

Все прекрасно слышали. Но подходить не стали. Драпали.

Откуда-то с горы, раздерганный, потный, в шинели без хлястика, скатился на пристань сэр Тим Харченко. Тащил он на своем горбу такой громадный куль имущества, какой в пору тащить бы волу... Свалил пожитки на доски причала, перевел дух.

- Это как понимать? - заявил он Эллену. - На што же мы вас кормили, одевали, обували? Контрразведка такие тышши от народа трудового имела... и прохлопала?

- Не ори, - ответил Эллен, - а то пришлепну тебя как жабу. Не ори, повторил с угрозой, опираясь на стек (поручик почти не волновался: он трезво обдумывал положение).

- У тебя, комиссарчик, - спросил небрежно, - деньжата есть?

- Деньги? - пыхтел над своим узлом Харченко, передвигая его с места на место. - С чего у нас деньги? Только было стал разживаться, только в тело вошел... А вы профукали все завоевания нашей революции!

Эллен усмехнулся. Ногою в ярком сапоге, слушая далекие выстрелы, он разворошил громадный узел Харченки. В цветистом шелковом одеяле был увязан набор казенных простыней с метками Кольской роты, которой Харченко когда-то командовал; лежали тут серебряные ложки, где-то краденные, еще какая-то ерунда... Все это было мелочь, чепуха!

- Это и есть твои "завоевания революции"? - спросил Эллен равнодушно. - Жидко пляшешь, Харченко: алчность в тебе имеется, а вот вкуса к жизни нет... Это, брат, наследственное!

И ногою, как футболист, врезал поручик по узлу Харченки, - барахло закачалось на волнах, намокнув и быстро утопая.

- Не надо выть, - сказал Эллен комиссару. - Я думал, ты в человека здесь превратишься, а ты - крохобор несчастный...

К ним, затаенно крадучись, приближался Каратыгин.

- А где "Ломоносов"? - спросил еще издали.

- Вас ждал, - ответил Эллен. - Надоело ждать, и - ушел. Каратыгин опустил на доски тяжелый чемодан и внимательно посмотрел на плачущего Харченку; потом сказал поручику: