Из тупика

* * *

Радиостанция ледокола "Минин" все эти вопли перехватывала своими антеннами, и генерал Миллер внимательно изучал проклятья, посылаемые ему вдогонку из Архангельска.

- Но это нечестно! - возмущался Евгений Карлович. - Я обязательно выступлю в печати с мемуарами и опровергну все эти подлые выдумки. Этот номер им не пройдет! Я буду апеллировать к генералу Пулю и Айронсайду... к послам Линдлею, Нулансу, маркизу Мамура, Спалайковичу и Френсису. Я не расстреливал никого, - это они, сукины дети, расстреливали!! А если бы я победил большевиков, так они бы меня благословляли... Я знаю эту компанию!

Наконец пришла радиограмма, обвинявшая генерала в ограблении кассы трудящихся.

- Каких трудящихся? - удивился Миллер. - Что с них взять-то, с этих трудящихся! Сами же их обчистили, а на меня сваливают. - И он расстегнул свой кошелек. - Передайте открытым клером в эфир, пусть весь земной шар знает, что у меня в кошельке пять долларов, два фунта британских, три франка и один золотой имперский - как амулет моей маменьки... Всё!

И кошелек закрылся (все надежды на гонорар с мемуаров).

"Ярославна" дала течь: борта ее не выдержали натиска острых торосов, расколотых впереди ледоколом. Что делать? Там выли беглецы, просили поселить их хоть в трюмы "Кузьмы Минина".

- У нас и без того негде повернуться... - волновался Чаплин. - Куда я их дену? В каютах спят на головах друг у друга...

Течь усиливалась - яхта жгла фейерверки, прося о помощи.

- Ладно, - решил Миллер, - будем принимать на борт только тех, кто сможет обеспечить свое существование в эмиграции...

Принимали по кошельку: у кого много - садись, у кого жидко - оставайся на "Ярославне", которая вернется в Архангельск. Много разыгралось трагедий на морском льду, много было слез и вечных разлук... На лед неожиданно спрыгнул эсер и экс-министр народного просвещения Борька Соколов.

- Куда? - закричал ему Чаплин.

- На "Ярославну"... как-нибудь выкручусь.

- Постой! - звали его с ледокола.

- Ты же был секретарем и другом Керенского...

- Плевать, - неслось со льда.

- Ты издавал в Париже "Бюллетень" против большевиков...

- Плевать, - уже тише.

- Тебя не помилуют, как нашего министра...

- ...а-ать! - и все затихло.

Сгорбив плечи и сунув руки в карманы пальто, уходил в сторону "Ярославны" экс-министр Борька Соколов. С ледокола спрыгнула еще какая-то тень и быстро побежала по льду - прочь...

- Пристрелить бы их, пока не поздно, - сказал Чаплин. - Но теперь это ни к чему: пусть посидят в казематах Чека.

Корабли разошлись - навсегда...

Миллера занимала сейчас позиция лорда Керзона:

- Будет демарш с его стороны или не будет? О чем думают там эти англичане?

На подходах к Горлу ледокол перехватил радиограмму, уже советскую: на всем Севере отменялась смертная казнь, реввоенсовет Шестой армии призывал офицеров и солдат армии Миллера бросить оружие и включиться в общую борьбу с жестоким врагом No 1 - разрухой, голодом, холодом...

Ледокол грузно ломал льды - впереди лежала мгла, которую было не разрушить форштевнем. Ветер, тоска, коньяк, смятение...

* * *

Ах, Россия! Как высоко замело тебя снегами, снегами, снегами.

Свистят провода над сугробами, а по ним, тонким и стылым, - выкрики борьбы, возгласы побед и стоны поражений; все это слушает сейчас мир по проводам. А выше - бездонная прорва неба, черная или багровая, и там уже царствует новое детище Человечества - эфир...

20 февраля отзвуки победы ликуют в промерзлой меди, что стелется над мостами и падями, течет в лесу - через медвежий бурелом, ухлестывает напролом - в беличью снеговую синь.

Послушаем и мы, коснувшись провода:

"Катя родила, а Ваню повесили. Целую".

"Губисполком просит к открытию съезда десять пачек курительных папирос "Мечта" для товарищей делегатов".

"Третий путь свободен, воды нет, замерзла".

"Срочно высылайте пулеметы, кулаков расстрелять".

"Шенкурск покорно признает власть Советов и просит мыла"...

Все это - не то, не то, и радиотелеграфист задерживает сумбурный поток. Сейчас провод свободен для главного. Течет весть - благая весть! - в потоке электронов через Вологду, она рвет все препоны, бежит над крышами подмосковных дач, добираясь до стен Кремля... И весть эта ложится на стол в кабинете Ленина. "Сегодня в час 154-й Красный полк вступил на посрамление мировой буржуазии, на радость международному пролетариату в советский Архангельск. Население встретило восторженно - хлебом-солью... большие склады военного снаряжения и продовольствия находятся в полном порядке... Б городе порядок образцовый. Мезень - Пинега, куда сообщили по радио, что введена Советская власть в Архангельске, восторженно приветствуют советские войска за освобождение от гнета насильников..."

Один из фронтов войны за Советскую власть - самый недоступный, самый жестокий, самый сложный - был торжественно закрыт под Архангельском. Оставив гарнизоны в кулацких селах и лесных городишках, войска Шестой армии быстро шли на переформирование, чтобы, отдохнув и обновив оружие, рвануться на другие фронты.

А на площади Архангельска остался стоять английский танк.

Он так и стоит - до сих пор. Его берегут.