Из тупика

Издалека - с Двины - взревела мощная сирена корабля, и лейтенант Басалаго, смертельно побледнев, вскочил с пола.

- "Минин"? - испугалась и княгиня.

- Кажется... Нет, нет, - заговорил Басалаго, - не может быть. Наверное, это гудит "Канада". Или "Сусанин"? Давайте не будем гадать... быстро, быстро!

- Всегда ты копаешься, - сказала Вадбольская дочери. - Я тебе столько раз говорила, что сначала пальто, а потом шарф... Господи, где твой второй валенок, Клавдия? Клавдия, - повысила голос княгиня, - я с кем сейчас разговариваю? Почему ты не отвечаешь матери?

- О-о-о, - простонал Басалаго. - Вы можете, княгиня, проникнуться сознанием значимости этого момента?.. Мы уходим! Не в театр! Мы уходим из России. Вы понимаете - мы уходим. Мы никогда не вернемся. Россия потеряна для нас... Навсегда. Прошу вас еще раз - поторопитесь...

Вадбольская оглядела ряды баулов, подняла воротник шубки дочери, накинула на ее головку мохнатый шарф.

- В чем вы меня упрекаете, Мишель?.. Я давно готова!

- Я тоже... - засмеялась девочка.

- Тогда присядем, - сказал Басалаго. - Помолчим...

Все трое присели перед дальней дорогой: прочь из России... Вцепившись пальцами в черные жесткие волосы, Басалаго мотался на стуле как пьяный. Виделись ему блески гавани Севастополя, ярость прорыва в Дарданеллы, труп Ветлинского, заметенный снегом на мурманском безлюдье, и многое-многое другое...

- Встали! - сказал резко, берясь сразу за два баула. И, радуясь путешествию, прыгала девочка.

- Надо бы позвать извозчика с улицы, чтобы помог...

- Извозчи-и-ик! - позвали через форточку.

Дверь с треском разлетелась перед Басалаго, и два баула с грохотом покатились по лестнице. В проеме дверей стояли люди с красными повязками на рукавах.

- Спокойно, - приказали они. - Не двигаться... руки!

Выстрелив наотмашь, Басалаго ударил ногою в окно. Брызнули стекла. Жестко и люто, влетел мороз с улицы.

Еще выстрел, и Басалаго кубарем выскочил на улицу - в снег...

Вадбольская вздернула подбородок, и бриллианты яростно вспыхнули в мочках ее ушей, ярких от гнева.

- Надеюсь, - заявила она с вызовом, - это необязательно, чтобы я, княгиня Вадбольская, стояла перед вами с поднятыми руками?..

Басалаго рухнул в снег, что-то хрустнуло в ноге, и, быстро вскочив, он поскакал по тропке среди высоких сугробов в сторону спасительной калитки. Дернул ее на себя, и его ударили кулаком прямо в лицо. Чья-то рука вырвала из пальцев револьвер.

- Стой, - сказали, - не надо бегать тебе... лежи!

Пожилой рабочий из Соломбалы стоял над ним, широко расставив ноги в высоких фетровых валенках. Трещал мороз, осыпались инеем тонкие ветки, а на рабочем была фуражка, и ярко алели на стуже щеки его. Басалаго локтями оттолкнулся от твердого наста тропинки, рухнул спиною в пышный сугроб. Над ним - небо, облака...

- Ну, стреляй, - сказал он. - Чего тянешь?

Рабочий сунул револьвер в карман.

- Не за тем, - ответил, - мы за тобою от самого Мурманска охотились, чтобы здесь пристрелить... Нет, лейтенант! Суд будет. А я тебе - не судья, я только свидетель этому времени...

Издалека наплывал от Двины могучий рев на слободу, что притихла в синеватых сугробах.

- Не "Минин" ли? - прислушался рабочий, сразу посуровев.

Вот тогда Басалаго заплакал и поднял лицо кверху. Его глаза рыскали по окнам, отыскивая в последний раз лицо прекрасной женщины, которая уже никогда не будет ему принадлежать.

Но... что это? Чьи-то руки высунулись на мороз и деловито стали затыкать подушкой выбитое окно. Подушка была такая яркая, такая пестрая, словно - ее украли в цыганском таборе.

* * *

Я представляю себе всю глубину отчаяния лейтенанта Басалаго, если бы он тогда, лежа на снегу, вдруг узнал правду.

Эта правда была такая: ледокол "Минин", когда Басалаго арестовали рабочие, еще не ушел из Архангельска. Под напором пара в котлах он был уже готов вломиться в ледяные толщи фарватера.

Глава седьмая

Растеплело. Посыпало мягким снежком набережные и пристани. Сиреневая мгла зимнего вечера надвинулась на город, и золотым огнем вспыхнули окна, глядящие на Двину, задымленную кораблями.

Очевидец пишет:

"Какая-то тревога нависла над городом... Гремят лебедки, слышны слова команды, сверкают огни бортовых прожекторов. К пристани то и дело подъезжают автомобили и высаживают самую разнообразную, но хорошо одетую публику. Тут и офицеры в британском обмундировании, и нарядные дамы в мехах, и дети, и какие-то упитанные штатские в дорогих шубах и зимних пальто. У всех на руках - дорожные чемоданы, корзины и баулы".

Шла посадка. Эвакуацией руководил британский подданный Томсон (он же Георгий Ермолаевич Чаплин). Раненых не брали.

Каждый, ступив на трап, тщательно проверялся по спискам, после чего, получив ключ от каюты, вычеркивался из списка.

- Кажется, все! - заметал Чаплин-Томсон. - Даже больше, чем надо. Кое-кто проскочил за деньги, но эта вина не моя, а - ледокольной команды. Не явился на борт еще генерал Миллер, оставить которого здесь было бы просто смешно. И... куда-то пропал американский гражданин Мишель Басалаго, черт бы побрал этого Мишку!