Из тупика

– Давай, – говорили, – размазывай. Успеть бы только горячего навернуть. Чтобы не с холодным пузом в драку залазить…

– Эй, ребятушки! – звала их повариха. – Вам картоплю?

– Некогда, мамашка… вечером доедим. – И пленные, толпясь в дверях, выскочили.

Выстрела не бмло (почему?). На смену пленным заталкивались в столовку, развозя валенками грязь по полу, портовики и солдаты гарнизона. Со звоном, с матюгами разбирали мятые миски, рвали у судомоек жирные мокрые ложки, выскальзывавшие из рук, словно рыбки, только что пойманные.

– Двигайся! – орали в очереди. – Чего, дурак, в «меньку» сунулся? Нешто барин такой, быдто в ресторан пришел… Еще читает!

Эти тоже ничего не знали. Час – выстрела нет (почему?). Те, у кого нервы послабее, уже перебегали в одиночку на «Ксению» – под защиту высоких стальных бортов.

Как раз в этот час, когда Мурманск еще обедал (когда и Ермолаев обедал тоже), машинист Песошников решил выстрела не ждать. Шагнул прямо в казарму комендантской команды. Оглядел лица солдат и подмигнул.

– Не дрейфь, – сказал. – Убытку не будет, завертим дело… По улицам комендантские шагали врозь, неся оружие. К ним уже привыкли (с ними и сам Дилакторский не мог справиться), а разброд строя не привлекал внимания. От Шанхай-города к ним примкнула колонна пленных красноармейцев, и в руках блеснули автоматы, купленные на проклятой толкучке мурманской барахолки! Пять рублей – не деньги на Мурмане: а кому жаль пятерки на такое великое дело?..

– А вот теперь, – рассудил Песошников, – теперь стройся!

Строем развернулись на столовку, подошли колонной, а там посреди взбаламученных столов, уже митинговал Павлуха Безменов.

– Решайтесь! – говорил он. – Кто не верит – в окно посмотри. Вот комендантская команда – она с нами! Вот ваши товарищи красноармейцы – они с оружием тоже! Или сегодня же власть Советов на Мурмане, или… беги вслед за Миллером!

Его смяло напором тел – все полезли в двери.

– Постой, милок! – орали. – Чего ране молчали? Дай до барака досигать, там у меня все есть, что надо…

От бараков и от вагонов сыпали обратно, уже вооруженные.

Приказ «Схватить заговорщиков и уничтожить их путем утопления», – этот приказ еще оставался в силе… Ну и пусть!

– Пошли!

Тремя отрядами, подняв красные флаги, повстанцы взяли склады с оружием. Пошли щелкать выстрелы – сначала пробные. Себе на радость. Вроде играли! Навстречу им была брошена милиция Мурманска… Но уже заливались за сопками колокольцы пожарных машин: с крючьями и топорами пожарные спешили на выручку восставшим, и милиция сразу сдалась.

Кругами расходилось восстание – шире, шире, шире…

Славяно-Британский легион отстреливался, уходя в сопки на санях. В бой вступило ополчение («крестики»). Палили с хохотом – как-то весело, и даже кровь на снегу, первая кровь, не страшила людей. Это настроение передавалось и белым солдатам: они высаживали пулю за пулей в небо, – мимо, мимо, мимо…

– Эй, – орали, – кончай трепаться… Чего делать-то нам?

– Подымай руки, паразит, будто сам не знаешь, что делать!

И руки поднялись… опять с хохотом.

Вот это было здорово!

* * *

Василий Васильевич Ермолаев затолкал за ворот мундира хрусткую салфетку, когда раздались первые выстрелы. Он к ним привык (на то и Мурманск, чтобы в нем стреляли) и спокойно почерпнул ложкой янтарную уху из свежей рыбы.

– Конечно, Борис Михайлович, – сказал он Брамсону, – женщины вносят слишком много осложнений в мужскую жизнь…

– А стреляют уже пачками, – заметил Брамсон, и его большое ухо, сиреневое от холода, было повернуто в сторону окна.

– Не обращайте внимания, – посоветовал генерал-губернатор, с аппетитом поглощая уху. – Эти Эллен и Дилакторский, словно малые дети, всегда стреляют не вовремя…

Брамсон оставил ложку и, сказав:

– Прошу прощения… – стремительно вышел.

Он вышел, даже не накинув пальто, огляделся и быстрыми шагами делового человека – прямо на борт парохода «Строитель». Здесь, кажется, было спокойно, и он вежливо попросил капитана:

– Милейший, добросьте-ка меня до Александровска…

Где-то там стреляли, где-то там осталась Матильда Ивановна (усатая Брамсиха, подло ему изменявшая), а впереди лежал фиорд, как всегда широкий, и – Александровск… Дальше, за Кильдинским плесом, следовал разгул океана – Европа!

Об этом знал и Ермолаев, оставшийся над тарелкой с ухой, которую он не доел. Эта уха была его последней в жизни…

– Алло! – кричал он в трубку телефона. – Это вы, поручик?

Эллен ответил ему.

– «Строитель» ушел с подлецом Брамсоном… только что!

– Как ушел? Куда? Только что сидел у меня за столом…

– Пробивайтесь с оружием в сторону «Ломоносова»! – кричал Эллен. – Я прикрою вас из окна «тридцатки» своими пулеметами!

– Где Дилакторский?

– Не знаю…

– Что происходит в Мурманске?

– Не знаю. Но, кажется, уже произошло…

– Да перестаньте! – ответил Ермолаев и велел соединить себя береговым проводом с «Юрасовским».

Вот точный ответ военного дисциплинированного человека:

– Лейтенант Юрасовский, командир эскадренного миноносца «Лейтенант Юрасовский», у аппарата.