Из Устюжского уезда

Трудно поврить тому, кто самъ не видалъ, какъ мало уважается у насъ трудъ. Да къ чему говорить про крпостной трудъ, которому скоро пропоютъ вчную пажить; про воспитанныхъ помщицъ, которыя заставляли мужиковъ въ рабочую пору чистить въ саду дорожки! Сами мужики смотрятъ на трудъ сосда какъ на что-то, не заслуживающее никакого вниманія, рдкое поле, засянное хлбомъ, вы найдите безъ потравъ; если мужикъ видитъ, что онъ можетъ сократить дорогу десятью саженями, но ему придется хать чужимъ засяннымъ полемъ, онъ не задумается: броситъ торную дорогу и подетъ полемъ. Мн кажется, въ Малороссіи съ большимъ уваженіемъ относятся къ чужому труду; мн такъ, можетъ быть случайно, не доводилось видть въ хлбахъ пробитой дороги, что у насъ попадается зачастую, хотя здсь поля и огорожены, а въ Малороссіи о загородкахъ полей никто и не слыхалъ.

Когда я пришелъ въ Иванцово, сталъ накрапывать дождь.

— Переждите въ изб дождь-то, сказалъ мн мужикъ болзненнаго вида, сидвшій на крыльц избы подъ навсомъ.

Разумется я согласился на это предложеніе съ большимъ удовольствіемъ и зашелъ къ мужику въ избу просторную и довольно опрятную.

— Куда вы идитё? спросилъ меня хозяинъ, когда мы съ нимъ услись на лавк..

— Пробираюсь на ваше Большое озеро.

— Люди работаютъ, а я такъ вотъ дома дожидаюсь желзной лопатки, пока Ботъ по душу пошлетъ.

— Ты боленъ?

— Другой годъ пошелъ, все хвораю; я съ топоромъ ходилъ, [9] крылъ крышу да и свалися, бокомъ то пришелся на балку, три ребра и переломилъ; побжали туже пору къ Вознесенью за едоромъ Павловымъ, — за лекаремъ. Такъ у барина свой такой лекарь есть крпостной… Прибжалъ едоръ Павлычъ, кинулъ кровь; очнулся, да съ тхъ поръ живота не подыму, никакъ не справлюсь…

— Ты бы къ лекарю сходилъ.

— Ходилъ и къ лекарю. — Дышать, молъ, не могу; грудь, говорю, всю задавило. — Теб, говоритъ, надо банокъ къ груди поставить. — Сколько? спрашиваю. — Да побольше, говоритъ. — Я опять жъ едору Павловичу. — Ставь банки къ груди лекарь веллъ. А много? — Да приказалъ побольше. — А побольше, такъ вс поставлю. — Было у едора Павлова четырнадцать банокъ; онъ вс четырнадцать и поставилъ, а все легче нтъ!.. Нтъ, знать травы не жить, росы не топтать, а съ молитвой ждать желзной лопаты!..

Все это было сказано спокойно, съ совершеннымъ отсутствіемъ малйшаго отчаянія и мн припомнился разсказъ Тургенева «Смерть» и слова его: «Удивительно умираетъ русскій мужикъ! онъ умираетъ, словно обрядъ совершаетъ»!..

— Я человкъ больной, продолжалъ, вставая мой хозяинъ, а тутъ вотъ еще Богъ горе послалъ: посмотрите-ко!

Онъ отдернулъ пологъ у кровати, которая стояла въ углу, и я увидалъ больную женщину.

— Вотъ двадцать лтъ лежитъ! не то, что съ мста встать, повернуться не можетъ; съ полгоду съ ней что-то приключилось, такъ и осталось.

— Кто же у тебя работаетъ?

— Дочка двка есть, да другая солдатка; он и работаютъ. Вдь у васъ бабы не сютъ, дровъ не рубятъ, а то всякую работу работаютъ. Посять, я посю, а он заборонятъ, да и дровъ тоже я нарублю. Не Богъ знаетъ сколько…

— У васъ не одно только хлбопашество, есть работа и въ лсу? спросилъ я.

— Теперь въ лсу у васъ работы нтъ, прошли т годы! До межовки бываю, съ осени да до масляной работникъ пудовъ 50 одной сры [10] наскоблитъ, а теперь всему запретъ; въ казенномъ лсу поймаютъ, въ острогъ засадятъ; господа въ свои лса тоже не пущаютъ; а въ прежніе годы, — всякому своя была воля: кто хочешь приходи, хоть свой, хоть чужой, только работай! Прошлый годъ наши мужики повезли сру эту въ Вышній-Волочекъ; тамъ такіе заводы есть, сру чистятъ… да билета-то не взяли и въ Волочк ихъ поймали. — Гд билетъ? — Дома, говорятъ, забыли. — Ступай одинъ за билетомъ! — Сру подъ залогъ. Мужикъ прибжалъ изъ Волочка къ старост; староста далъ билетъ: изъ своихъ лсовъ сру скоблили, ну и выдали сру, а думали, что совсмъ она пропадетъ.

— По чемъ продается сра?

— Не ровно: за пудъ и по 25, и по 30, и по 35 коп. сер., какъ случится; это нечистая съ корой, кору-то переминаютъ съ срой, чтобъ коры-то не видно было; а за чистую сру дадутъ и 40 и 45 коп. сер. за пудъ. Въ сплошномъ лсу въ день пудовъ 5 наскоблить можно.

— Вы теперь сидите деготь?

— И деготь мало сидимъ! Сперва я и самъ сидлъ, а теперь и на деготь запретъ вышелъ. Я больше сидлъ корчажный деготь; корчажный всюду идетъ; а имнаго не сидлъ, тотъ идетъ только на подмазку… Да и выгодне корчажный, въ Устюжн 2 руб. сер. за пудъ, а имный копекъ 80, 90, не дороже…

Тутъ онъ мн сталъ объяснять, какъ мужики сидятъ деготъ; объясненій этихъ я пересказывать не стану; скажу только, что корчажный деготь гонятъ изъ одной бересты, а имный — изъ бересты и еловой смолы.