Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера

— Я, батюшка, должен сказать и то, что, по моему мнению, сектанты более живые искатели Бога, они желают все пережить личным своим опытом, исследовать христианскую жизнь. Правда, у сектантов нет Евхаристии, нет священства. Но, положа руку на сердце, ведь православные несмотря на Евхаристию и законное священство несравненно хуже живут сектантов в смысле религии. В православии нет жизни, нет движения вперед. Как бы сектанты ни уклонялись в сторону от Православной Церкви, по крайней мере, они уклоняются не в язычество и из религиозной христианской полосы не выходят. Зато православные уклонились, и почти все, то в какой-то спиритуализм, то в теософию, то в грубый и научный материализм, а христианство им так наскучило, что они от одного чтения, поповского чтения Евангелия в церкви позевывают, а во время церковной проповеди все уходят. Эх, батюшка, на что ни посмотришь, то только приходится пожимать плечами. Если кто сам решился искать спасения, решился жить по учению Христова Слова, тот только и живет, а Церковь Православная мало ему в чем помогает, потому что живых примеров не стало. Вот года три тому назад открыли мощи св. Серафима. Все пишут, все говорят, все кричат: вот в Православной Церкви, и только в Православной, являются святые мощи, вот явился Серафим Саровский и т. д. Все благочестивые православные возрадовались этому явлению и целыми тысячами богомольцы потянулись к нему в Саровскую пустынь. Я тогда еще был на свободе, и вот теперь только я вспомнил, сколько писали о его чудесах, исцелениях и т. д. Но ни один архиерей, ни один проповедник, ни один духовный писатель не сказал, что не для того явились эти мощи святого Серафима, чтобы телесные наши недуги и болезни врачевать, нет, а для того, чтобы мы так же жили, так же любили Христа, так же молились Ему и любили своих ближних и врагов, как жил, любил Христа и врагов своих Серафим Саровский. Затем, чтобы к раке сего святого не прикасались бы деньги, эти деньги несчастные. Пусть бы мощи мощами были, но зачем возле и около тех святых устраивать торговлю их святостью! Всю свою жизнь этот святой жил в крайнем нищелюбии, посте, милосердии и т. д. А как умер, полежал несколько лет в земле, смотришь, уже тот святой является каким-то притоком материального богатства, предметом торговли со стороны духовенства, местом таких грандиознейших зданий-монастырей, разных гостиниц, что они по своему богатству равняются царским дворцам. Да может ли в тех дворцах с крестами да колокольнями находиться и жить жизни духовная, отшельническая? Так и во всем: и в нашей церковной службе и в вашей Православной Церкви. Вот как я представляю жизнь современных православных.

Нужно сознаться и здесь, что во многом арестант-сектант прав, возражать ему было нечего. Поговорили, да поскорбели мы с ним, что теперь чистого христианства нет на земле и порешили с ним взяться за свою собственную жизнь и перенести ее с широкого пути на путь узкий, Христов. Как этот сектант ни относился скептически к Православной Церкви, а все таки пожелал у меня исповедаться и причаститься Святых Тайн. После принятия им Святых Тайн, он сам не раз сознавался предо мною, что без сего таинства нельзя христианину быть. Нужно сказать правду, что сей сектант был один из примернейших по своей религиозности арестантов во всей Читинской тюрьме; Я много работал с узниками. Передо мной прошло много узников, я более других тюремных священников счастлив тем, что я пользовался большой любовью к себе со стороны узников.

Нужно еще сказать и то, что у арестантов у многих душа редко для кого открывается настежь. Меня же арестанты любили и, любя меня, они говорили и открывали мне свои тайны.

* * *

Священник П. Г. Этот батюшка был городским священником, любил его и местный епископ. Он был вдовцом. Был на миссионерских курсах в Казани. Как миссионер он, пожалуй, был слабоват; как рядовой батюшка, он был ничего себе, подходящий. Часто ходил он с крестными ходами, был кой-куда частенько командирован. Любил он широко жить, был гостеприимный такой и немножечко любил хвастнуть чем-нибудь. Если его везет куда-нибудь по городу извозчик, то он обязательно вместо тридцати копеек дает рубль или два; квартировал он всегда у евреев и никогда у русских; награды он любил больше, чем самого себя.

Когда была русско-японская война, он в то время примостился к какому-то Красному Кресту в качестве письмоводителя. Часто я его видал у некоторых членов местной духовной консистории, в госпитале. Ума большого в нем не было, но всегда был себе на уме, хитрил, льстил, подмазывался, кого нужно подпоить, то он это сделает. В годы нашей революции он всячески старался применяться к самым выгодным для него обстоятельствам: сегодня он ярый правый, завтра он крайний левый, послезавтра он благочестивый беспартийный батюшка и т. д.

Выбрало его епархиальное начальство секретарем в сиротское епархиальное попечительство; когда приходила к нему ревизия, то он умел угостить ревизоров, и дело в шляпе.