Из ворон в страусы и обратно

Жужжание машинки глушило все звуки, Нилка не слышала, как баба Катя открыла ворота, как въехала во двор «мазда», как Рене пристроил куртку на вешалке, под вешалку аккуратно поставил замшевые ботинками, каким-то образом минуя скрипучую половицу, прошел в комнату и материализовался у Нилки за спиной – машинка стояла у окна.

Чужие ткани и вещи к этому времени текли потоком в Нилкины руки и почти потеряли очарование. Нилке было до оскомины скучно кроить примитивные черные юбки-карандаши и бесконечные красные блузки.

Ей как воздух нужны были эстетические удовольствия, и она садилась к компьютеру и открывала тот самый сайт – источник света и радости, на который подсадил ее Рене, – сайт с картинами Лин.

Несколько карандашных набросков уже ждали своего часа, в голове уже созрело несколько композиций для батика, а Рене все не было.

И Нилка заваливала себя работой. Набрала заказов к 8 Марта и шила, шила, не поднимая головы.

Наверное, флюиды, которые излучала Нилка, соткали мостик к Рене, и он нарушил собственный график и нагрянул в конце февраля.

Еще табачный парфюм не достиг Нилкиного носа, Рене никак еще не выказал своего присутствия, а Нилку охватило волнение, она почувствовала Дюбрэ всей кожей. Шея и плечи одеревенели.

Она сняла ногу с педали, жужжание стихло. Боясь повернуться и не увидеть своего друга, спросила:

– Ба, это ты?

– Нет, Ненила, это я.

Тяжелые, прохладные ладони легли на плечи, и Нилка почувствовала слабость во всем теле.

– Ты привез анилиновые краски? – сипло спросила она.

– Естественно, мон шер. – Судя по голосу, Рене улыбался.

Ладони на плечах смущали и отнимали волю. Сделав над собой усилие, Нилка повела плечами, освобождаясь из плена, и обернулась.

Рене действительно улыбался, и Нилку ожидало открытие: улыбка у благодетеля была обаятельной. Да чего там – красивой была улыбка. Не ответить на такую улыбку было невозможно, и Нилкины губы глупо расплылись в ответ.

– А резерв?

– Привез все, что только может понадобиться.

– А где все? – Нилка нетерпеливо осмотрела комнату позади Рене.

– У входа.

Отложив шитье, Нилка выскользнула из-за машинки и понеслась в прихожую.

Под вешалкой, рядом с замшевыми ботинками, стояла небольших размеров коробка, перемотанная скотчем. Обманутая ее размерами, Нилка легкомысленно подхватила коробку и присела, не рассчитав силы.

– Я сам, не трогай, – попросил Рене, появившись в коридоре. Он приобнял Нилку за талию и осторожно отодвинул в сторону.

Вполне невинное касание (тысячи подобных она сносила в бытность моделью) обожгло.

Нилка стояла в оцепенении, опасливо косила глазом на Рене и соображала, что это с нею такое случилось.

Происходило что-то странное, состояние не поддавалось определению, это был коктейль из восторга и страха, испытанный ею давным-давно, в детстве на тарзанке. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Забыл сказать: ты выглядишь очень хорошо, – будничным тоном сообщил Рене и поднял с пола подарки.

Нилка сдвинула брови и часто-часто захлопала ресницами, глядя на удаляющегося Рене: неужели он ничего не почувствовал? Так ничего и не поняв, припустила следом за Рене – с сезамом в руках он уже скрылся за дверью ее комнаты.