Из зарубежной пушкинианы

На этом месте Георгий Михайлович прервал меня и сказал: «Дневник или бумаги де Баранта надо искать у его потомков. В Париже живут Шательпероны. С одним из них, сыном полковника Шательперона и внуком де Баранта, я говорил по телефону. Это от него я узнал, что его отец продал пистолеты, когда нуждался в деньгах. В Париже живет маркиза де Рокморель, праправнучка де Баранта. С ней я встречался, она мне много рассказывала о семье». Я вздохнул. Времени на эти поиски у меня уже не оставалось.

Было еще не поздно, и Георгий Михайлович предложил немного прогуляться. Он был превосходным гидом, знал и любил Париж.

Гуляя, мы дошли с ним до станции метро Пале Руаяль. Прежде чем разъехаться в разные стороны, мой гид предложил мне зайти во «второй Лувр». Так он называл расположенный за Лувром большой антикварный магазин. Собственно, это не магазин, а длинная цепь антикварных лавок, точнее, музеев, в которых художественные и исторические ценности продаются за большие деньги. Витрины предлагают приобрести личную посуду Наполеона III, прижизненный портрет Людовика XVI, кресло Мюрата, подлинные рукописи, афиши и воззвания времен Великой французской революции… Георгий Михайлович сказал, что богатым людям сейчас выгодно вкладывать деньги в такие вещи: франк падает, а цены на антиквариат растут. И очень часто национальные реликвии переселяются за океан, в квартиры толстосумов.

Витрины напомнили ему судьбу некоторых пушкинских реликвий. Георгий Михайлович рассказал, что его тетка Софья Павловна Воронцова-Вельяминова владела бриллиантовой брошью, доставшейся ей от ее прабабушки Натальи Николаевны Гончаровой. Эта брошь изображена на известном портрете Натальи Николаевны работы Гау. Потом Гау нарисовал ее по памяти с той же брошью, когда она была уже Ланской, и принадлежность портрета удалось окончательно определить благодаря этой же броши (оригинал портрета находится в коллекции Сергея Лифаря). Впоследствии брошь украли, а обстоятельств кражи Георгий Михайлович не помнит. Несколько лет назад Георгий Михайлович подарил Пушкинскому дому-музею на Мойке единственную принадлежавшую ему семейную реликвию — печатку Натальи Николаевны, подаренную ей Пушкиным. Рассказав об этом, Георгий Михайлович добавил: «Все, что связано с именем Пушкина, принадлежит России, и слепой случай не должен быть властен над этим».

В начале мая 1982 года я улетел домой. А в конце года, 20 декабря, в Париже скоропостижно скончался Георгий Михайлович. Узнал я об этом не сразу. Еще в конце декабря я получил от него открытку, новогоднее поздравление. Открытка эта шла, как свет от погасшей звезды. На открытке была фотография с картины Белотто «Флоренция, река Арно и мост Веккио». Георгий Михайлович писал: «Дочка получила во Флоренции новую хорошую квартиру. Нашу любимую Флоренцию Вам и посылаю». Он любил этот итальянский город еще и потому, что в нем жили его внуки, хорошо говорившие по-русски.

* * *

Судьбе было угодно, чтобы история с пистолетами де Баранта имела продолжение. В марте 1988 года мне удалось побывать в Амбуазе, в Музее почты, куда пистолеты попали по завещанию покойного месье Поля. На втором этаже старинного особняка на улице Жуайе, 6, я их увидел под стеклом витрины. Рядом лежала небольшая книжка, изданная во Франции в 1950 году. Это был французский перевод «Станционного смотрителя» («Le Maitre de Poste»). И я еще раз вспомнил рассказ Георгия Михайловича. Вот только насчет пуль он, оказывается, ошибся. Директриса музея рассказала, что старые пули, хранившиеся в ящике, были слишком малы и не подходили к стволу. Их заменили новыми, большего калибра. Таким образом, ни старые, ни новые пули не были оригинальными. В 1989 году во время визита Михаила Сергеевича Горбачева во Францию президент Миттеран передал эти пистолеты для временной экспозиции у нас в стране. И пистолеты де Баранта отправились из Парижа в Ленинград, т. е. проделали тот же путь, что и сто пятьдесят четыре года назад. Недавно я видел их на Мойке, в последней квартире Пушкина, рядом с витриной, где хранятся белая перчатка и черный простреленный жилет поэта.

Графиня из Висбадена

Я лежу на больничной кровати. Высоко подняты подушки. Клотильда сидит на стуле передо мной. Мне кажется, что она смотрит не на меня, а на выползающие из-под одеяла шланги катетеров. Шланги похожи на красных змей, — по ним уже сутки течет моя кровь. Из реанимации меня привезли рано утром. А вечером из Висбадена приехала она. В руках у нее были розы нежного бледно-оранжевого оттенка. Она поставила их у изголовья на столик, где стоит телефон. И сейчас, не видя их, я слышу их слабый тревожный запах. Он напоминает, что уже середина июня, и на воле, в лесу под Дармштадтом, цветут каштаны и сирень, а на зеленой лужайке под нашим окном среди белых дачных кресел прыгают черные дрозды.