Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

Достойный доктор, который приглядывал за ней в болезни, и теперь ещё приходил навестить свою пациентку, принося ей вести от отца, либо слово утешения от Павла. Целина послала ему изображение Господа Бога, которое с тех пор его не оставляло… По примеру других приговорённых на долгие дни бездеятельности, Павел из лазаретной булки и хлеба делал цветы и вещи, которые посылал Целине.

Доктор, о котором речь, малоросс, как Пратулец, но прямая его противоположность… душа горячая, честная… характер благородный, был Провидением для обоих. Сердце в нём выработало, может, по части его исключительное на свете положение.

Атаманенко был чудовищно горбатый, голову имел огромную конусообразную, руки длинные, ноги кривые… был похож на Квазимодо, сам себя им шутливо прозывал. Обычно такая чудовищность, отталкивая людей от бедного калеки, его отталкивает от них, делает злобным, едким. В Атаманенке, напротив, увеличило сердце, расположило его милостиво ко всяким страданиям. На вид страшный, холодный, порой грубый, в действительности был ангелом доброты и самоотречения. В лазарете только те его не терпели, которым больных обкрадывать и присматривать не давал… остальные его любили. Атаманенко, отличный лекарь, неустанно вызываемый к больным, востребованный, счастливый, был беспримерно как для доктора бедным. Никогда гроша не имел за душой, потому что также не только у беднейших ничего не брал, но за них лекарства оплачивал, а когда кому не хватало на здоровое питание, покупал провизию, объясняясь, что делает это из-за любви к науке и экспериментам.

Те, что читали «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго, прозывали его, как мы вспоминали, Квазимодо, другие называли Калибаном, студенты – Эзопом, а солдаты – Жабой. Но его, однако, все любили, а он первый смеялся над своими прозвищами.

Одного вечера, уже спустя несколько недель после задержания Павла, достойный Атаманенко притащился снова в дом панны Целины.

Всегда ему тут были рады, а так как любил чай, тётя велела тут же поставить самовар, сама даже пошла проследить, чтобы для него было всё, что нужно. Эзоп любил сладкие печенья, поскольку единственной этой сладостью в жизни наслаждался и злоупотреблял. Целина была с ним наедине.

– Скажи мне, пан, скажи, – сказала она, настойчиво умоляя, – как он?

– Но на то состояние, в каком есть, отлично, – отвечал горбун, – раны заживают даже слишком быстро… всё опасение, как бы слишком быстро в Киев не забрали, когда вынесут решение, что он достаточно сильный.

– Он грустный? – спросила Целина.

– Не скажу этого, скорее серьёзный, – сказал Атаманенко. – Я ещё человека с таким характером не видел.

– А, пане, – воскликнула, складывая руки, Целина, – мой дорогой пане, если бы этого человека можно было спасти…

Лекарь положил на уста пальцы.

– Вы ходите иногда на прогулку? – спросил он после минуты молчания. – Сейчас заморозки, сухо… ладно, даже не очень холодно, воздух бы вам служить мог. Почему бы завтра, например, вам не пройтись, так, в сером часу… если продержится погода… к… Бернардинцам.

Какое-то странное подмигивание глаза сопровождало этот лекарский совет, который Целина, поколебавшись, поняла, и живо отвечала:

– Если бы имела надежду вас встретить?

– Может, как раз я туда приду. Не люблю сидеть взаперти, а по обязанности почти всегда между четырьмя стенами обречён сидеть.

Потом Атаманенко жадно бросился на принесённые печенья и весело разговаривал о городских слухах.

Счастьем, назавтра небо было ясное, воздух мягкий, маленький заморозок, и Целина послушная совету доктора вышла со служанкой к Бернардинцам; самым странным случаем она ещё на дороге встретила лекаря.

– Вы вышли немного слишком легко одетая, – сказал он как вступление, – пошлите, пани, за более тёплым платком либо покрытием домой служанку, а мы тут её, прохаживаясь, подождём.

Когда служанка удалилась, лекарь внимательно огляделся кругом, на горизонте нигде не было ни дрожки полицмейстера, ни коча справника, ни красного носа урядника.

– Знаете, пани, – проговорил лекарь, – что это очень старый город… Был это некогда, как пишут хроники, город большой и великолепный, а сегодня такая грустная пустошь и руина! Только следы прошлой жизни остались, погребённые в щебне под ногами… в садах мещане откапывают мраморные плиты, которые украшали дворцы. Они рассказывают, что под всем городком, когда-то мраморным, а сейчас выжженным и бедным, есть огромные старые подземелья, которыми можно обойти его весь. Есть ещё такие люди, что их знают. Были это, наверное, винные погреба магнатов, или склады армянских купцов, может, также это остатки какой-нибудь крепости и средство побега от нападения неприятеля. То только верно, что подземелья до сего дня существуют… Кто знает? Может, там сегодня контрабанду от глаз полицмейстера скрывают?

Целина слушала, не смея его прерывать.