– Мне… мне… – задохнулся эконом, – мне этого беднягу жаль, со вчерашнего дня, когда его привезли, думаю о том…
Сестра поглядела на него; он сделал набожную минку.
– Очень, – сказал он, вздыхая, – покойного отца мне напоминает…
Всё объяснилось таким образом. Сестра имела сострадание к такому достойному чувству.
– Уж если бы мне и заплатить пришлось, – добавил неспокойно эконом, – прошу его перенести под номер 15. Дверь недалеко от меня, буду заглядывать…
Расчувствовавшаяся сестра Хилария пожала его руку.
– А, раз так, – воскликнула она, – это хорошо, очень хорошо! Мы спросим только доктора, позволит ли теперь его бросить.
– Э! И доктора спрашивать не нужно, – добросил эконом живо, – сестра благодетельница, ты лучше знаешь, чем он. Я сторожей дам… а там ему всё-таки будет гораздо лучше…
Так тогда и случилось. Доктор, который подошёл, заметил только, что лучше бы его перенести вместе с матрасом… чтобы сна, так необходимого, не прерывать.
Во время этого переноса больной беспокойно открыл глаза и обеими руками схватился за грудь, как если бы хотел что-то оборонить и закрыть…
Эконом заметил это движение, а сестра Хилария ему его объяснила.
– Больной, – сказала она, – имеет на груди кожаный мешочек, наверно, с бумагами. Уж мы его вчера хотели отнять, но он не допустил и, хотя не очень был в сознании, защищал его, не давая забрать себе. Мы были вынуждены оставить.
Эконом хорошо это запомнил. Из того, что ему говорил президент, можно было заключить, что там, в этом мешке, как раз скрывались какие-то тайны. Поэтому он решил ночью под предлогом надзора за старцем подкрасться и отнять у него эти бумаги так, чтобы он этого не почувствовал. Сначала, однако, хотел поспешить с донесением к президенту о важном своём открытии, чтобы от него иметь полномочие к конфискации. Обещал себе в будущем большие выгоды у достойного протектора.
На следующий день после ужина у Толи докторова задумала письмом просить профессора с его гостем к себе, пришло ей, однако, сразу на ум, что через посланника волк не тучнеет, что на письмо может легко ответить письмом и отказаться. Поэтому с утра, после мессы, с книжкой для богослужений в руке, несмотря на то, что лестница всегда ей стоила много утомления, отдохнув, поднялась на второй этаж и зазвонила так резко, что профессор, который как раз надевал на себя сюртук, выбежал с одним натянутым рукавом, а другим наброшенным. Увидев в дверях докторову, он очень смешался, она – ничуть, рада была, что попала на верх, и искала уже, где сесть.
– Где твоя комната, профессор? Потому что я должна отдохнуть.
– А, Бога ты мой… сесть! Пожалуй, в библиотеку стульчик принесу… потому что у меня в покое не могу принять.
– Почему?
– В великом беспорядке…
Говоря это, Куделка побежал за стулом, толкнул таз, разлил воду и, вытерев полотенцем облитое сидение, принёс его в библиотеку, двери которой открыл. Докторова вошла, оглядела неуверенно стул и осторожно села – должна была выдыхать ступеньки. Поглядывала, тем временем, на полки, усмехаясь. Библиотека профессора не имела того великолепного вида, какой в панских домах имеют собрания книг, выглядела бедно, хоть содержала сокровища. На однообразную и богатую обложку этих редкостей не достало у профессора средств. Поэтому пергаментные форзацы, свиная кожа, ярко-красный сафьян, серая бибула, цветные бумажки, аристократия и пролетариат обложек смешивались друг с другом, придавая собранию арлекинскую физиономию пестроты и заштопонности.
– Что же ты жизнь и деньги здесь утопил! – воскликнула она.
Профессор набожно сложил руки.
– А! Пани, это столькими часами счастья отплатило! – воскликнул он.
– Но я не к книжкам, только к вам сюда пришла, и то не с просьбой, но с приказом… вы должны быть у меня на обеде… и то,
Профессор покачал головой.
– Это не может быть – он не пойдёт.
– Нужно, чтобы пришёл, и должен прийти, – решительно сказала докторова, – идите за ним, не говорите ему, что я здесь, приведите его обязательно, беру на себя, что его к этому склоню.
Куделка, хотя немного колебался, безопасно ли было оставить докторову одну с книжками (маленькие Элзивиры так ловко входят в карман), выскользнул, однако, послушный.
Спустя полчетверти часа потом ожидающая пани услышала медленную походку по лестнице, в коридор вошли две особы. Итак, Мурминский был… остальное зависело от неё. Достойная пани знала его немного и верила в то, что, говоря просто от сердца к сердцу, будет понятой.
Когда, однако, через открытую дверь Теодор увидел женщину, о присутствии которой здесь он не догадывался, хотел уйти; профессор задержал его за руку – докторова встала и подошла.
– Не знаю, – отозвалась она, – помните ли вы меня из прошлых времён… я жена доктора Х., сегодня уже вдова, мой добрый пане… и одинокая. Я знаю, что вы много страдали, что тут вы один, а профессор не очень вас развлекает… пришла вас, от доброго сердца, верьте мне, просить к себе…
Тодзио довольно невежливо измерил её глазами.