Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

Этот достойный эконом был одним из самых набожных членов нескольких братств и превосходил своим религиозным рвением даже добродетельных сестёр милосердия. Был чрезмерно суровый для других и стерёг, чтобы в госпиталь никто, за исключением католика, принят не был. Когда он молился в часовне по книжке, вздыхал и бил себя в грудь так, что глаза всех обращал на себя, – но должен был также заботиться о том (имея такую милую фамилию), чтобы с властями и силами земными быть в хороших отношениях. Дав этот стакан (extra) больному, что крайне возмутило сестру Хиларию, эконом ожидал только скорого действия морфия. В госпитале было уже тихо и только ночные лампы сверкали в коридорах и в кельях… когда эконом, днём ранее смазав маслом замок комнатки, чтобы скрип двери больному не был неприятен, отворил её и скользнул в комнатку. Старик спал сном глубоким и тяжёлым – руки держал, как обычно, скрещенными на груди. Эконом потихоньку приблизился… При слабом свете из коридора через стекло в дверях он легко увидел положение головы, рук и шеи. Воротник рубашки заслонял как раз то место, где должна была покоиться верёвка от мешочка. Деликатно, ловко рукой отклонил его достойный смотритель и в действительности увидел толстую, крепкую верёвку. Маленькие ножницы, вложенные под одежду, действительно с немалым трудом разрезали верёвку надвое.

Дело шло только о том, чтобы, взяв за конец этот мешочек, вытащить так, чтобы больного не разбудить. Эта манипуляция, проделанная с ловкостью хирурга либо фокусника, частью получилась. Руки покоились на месте, а плоский мешочек подходил кверху.

Видя уже таким близким достижение цели своих желаний, эконом задел немного за живое, доставая полностью наверх коробочку, и больной в ту же минуту, испуганный, пробудился. Эконом едва имел время спрятать добычу в карман, когда старый, бессильный тот человек схватился за грудь, а затем схватил его за руку. Несмотря на слабость, эти пальцы как в железные клещи взяли испуганного смотрителя. Ему понадобилось чрезвычайное напряжение, чтобы из этого объятия вызволиться, и как можно быстрей ушёл в свою комнату, где в потёмках лёг в кровать.

В эти же минуту в госпитале послышалось какое-то оживление, необычное движение – хождение, шёпот и какой-то сдавленный крик. Эконом, оставив мешочек под подушкой, сам выбежал узнать, что случилось.

Около комнаты незнакомца крутились сестра Хилария, сторож и доктор… Казалось, что больной получил какой-то пароксизм во сне, потому что выл, кричал, бросался и неразборчиво всхлипывал… Ничем его успокоить было невозможно. Хватался за грудь, рвал на себе рубашку, искал как бы чего-то потерянного вокруг себя. Сестра Хилария поила его чем-то охлаждающим, но он отталкивал напиток – доктор не мог понять причины этого внезапного пароксизма. Во сне, видно, что-то ему приснилось, потому что с тревогой повторял голосом ужаса: «Злодеи, убийцы… отдайте».

Никто даже не мог допустить, чтобы действительно кто-то подкрался к больному, не было бы причины – а при госпитальном надзоре это было невозможным.

Поэтому доктор искал причины пароксизма в самой болезни, а так как этот симптом со всем её ходом не согласовался – он ломал голову.

Через несколько часов потом наступили резкие конвульсии… а перед утром… старик умер. Сестра Хилария и доктор не отходили от ложа ни на шаг, делали что только можно; всякая помощь оказалась напрасной!

Доктор со смирением признавался, что всей той слабости не мог определить и назвать её. Когда тело уже остыло, сестра вспомнила про мешочек на шее и хотела снять для сохранения, если бы нашлись родственники или семья старика, – была чрезвычайно удивлена, видя, что уже на груди его не было. Искали потом в постели, в одежде и наконец перестали… чтобы грустного факта кражи в госпитале не разглашать. Сестра только шепнула о том эконому, выражая свои подозрения на одном из сторожей, подозреваемом уже в нескольких таких мелких конфискациях, а эконом обещал, что его немедленно удалит. Как-то этого дня мнимый виновник был из госпиталя уволен.

Эконом, который оставил мешочек под подушкой, бегая для надзора по госпиталю, когда произошёл шум, спал в комнате, в которой его жена и двое детей также ночевали. Эта жена была самым невыносимым на свете существом и много спокойных часов отравила пану эконому своими странностями. Женщина была нервная, капризная и ворчливая… Малейшая вещь, например булки, которые эконом приносил, когда оставались от больных, гневали её, как чужая собственность. Говорила, что предпочитала с голоду умереть, чем кормиться хлебом, вырванным из уст больных и голодных. Также поступала с любой бутылочкой вина и другими запасами кладовых, когда подозревала, что были зачерпнуты из того, что было предназначено для госпиталя.