Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

– Хорошо, – отозвался он, – согласен! Только вас предостерегаю, что всё-таки я также использую всевозможные средства, какие в силе человека, который имеет связи, положение и состояние. Не испугаюсь процесса, не отступлю перед использованием в мою защиту всяких достойные и недостойных средств. Цель моя свята! Защищаю память матери. Примите во внимание. Прощайте, пани.

Говоря это, неверным шагом, задевая за все предметы, стоящие на дороге, он вышел, а скорее, закрутясь, выскользнул из салона и исчез в прихожей. Докторова долго, немая, прибитая оставалась в кресле, с заломанными руками… попеременно плача, как ребёнок, и гневаясь…

На двенадцать часов пригласив президента, она рассчитала, что дольше часа или с четвертью он не пробудет, а так как Куделка и Тола были любопытны узнать о её разговоре с достойным кузеном, на два часа вызвала их на обед. Когда Тола наконец потихоньку вошла… а за ней профессор, который привёл её из отеля, нашли ещё докторову сидящую на том же месте и почти бессознательную. Тола схватила её за руку. Она видела уже, что результат этого свидания с президентом, должно быть, несчастливый, но не могла допустить, чтобы оно окончилось такой катастрофой и насилием.

– Не спрашивай меня, – поднимая глаза, отозвалась хозяйка, – не спрашивай меня, ещё остыть не могу. Случилось, чего ни я и никто на свете ожидать, предвидеть не мог, что-то худшее, чем все понятия…

Испуганный Куделка смотрел, прижимая шляпу к груди.

Докторова указала на камин…

– Он бросил бумаги в огонь!

Крик ужаса вырвался из уст всех.

– Да, – говорила она дальше, – не сумею вам повторить, какие слышала от него угрозы и претензии. Окончилось на том, что, если я разглашу его деяние, никто мне не поверит, потому что он ославит меня как сумасшедшую… и даже!.. Как родственник, кто знает, готов меня запереть в сумасшедшем доме.

Куделка вскочил, несмотря на свои восемьдесят лет, с живостью молодого гнева.

– Пани, считайте меня свидетелем.

– Вам скажут, что вы впали в детство, так же, как говорят на Сальвиани, что умом ослабел. Мы должны приготовиться к поражению.

– Никогда на свете, – с благородным запалом подхватила Тола, стоя красная от гнева у кресла докторовой. – Я не много могу, но прошу принять мою помощь. Ты всегда защищала от меня президента, я его слишком хорошо знала, я знала, что где его ведёт страсть или интерес – он на всё готов. Нет более благородной на свете роли, как защищать угнетённых…

Сегодняшний никчёмным материализм может только сказать, что слабый не имеет права к жизни; наука божественного мастера должна управлять нами – защищать слабых… злых унизить!

Куделка аж расплакался, подбежал к Толи и стал целовать ей руки.

– О, моя дорогая пани, – начал он горячо, – какое это утешение – услышать ещё такие слова. Я уж отчаялся в мире… Сегодня иной им закон правит… 1800 лет учили нас уважать слабых, res sacra miser – sinite parvulos venire ad me – сегодня говорят: слабым смерть, сильным жизнь – и vae victisi, хочется умереть, чтобы этого нового мира не видеть!

– Подадим друг другу руки, – прервала Тола, – мы слабые, но будем сражаться за справедливость, за угнетённых и обиженных… победим!

– И однако, моя пани, – сказал через мгновение профессор, – зачем ему в руки было давать эти бумаги?

– Я должна была всё-таки их показать – если бы я их не дала, он бы их вырвал, всё-таки не колебался меня, бросающуюся в огонь, толкнуть так сильно, что чуть не упала.

– И это человек, – рассмеялся Куделка, – повсеместно пользующийся уважением, покрытый почётом сограждан, человек, которому плащик добродетели служит для прикрытия…

– Грязный! – добросила Тола.

Говоря это, она повисла на шее подруги.

– Дорога моя, – воскликнула она, – нечего плакать, но будем делать, что нужно, чтобы… дать победу правде. Нас две слабые женщины… и один…

– Слабый старичок! – вставил Куделка.

– Да, но с нами есть сила справедливости… Нужно сорвать маску с этих подхалимов, – кричала, запаляясь, панна. – Значит, тихо! Ни слова – но за дело! Не жаловаться, не плакать, не разглашать… не будить их бдительности – нужно действовать!

Она обернулась к Куделке.

– Выехал ли ксендз Сальвиани? – спросила она.

– Ещё нет…

– Ему нужно поручить изъятие официальных бумаг, он лучше всех знает, где и каких… Нужно много денег… сколько бы не потребовал… пожертвую… Послать специально… обдумай, пан, средства. Сегодня, без промедлений – сию минуту.

Куделка поклонился, а докторова вытерла слёзы.

– Из тебя настоящая героиня!..

* * *

Целых два года прошло после описанных событий – два долгих года, которые после себя почти никакого видимого следа не оставили. Часто так внешняя оболочка человека остаётся на вид нетронутой, хотя её постепенно изнутри сокрушают силы, действие которых проявляется только в последние минуты.