Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

– Этого я не знаю, – задумчиво ответила женщина, – мне кажется, что при каком-то старом бедняке, которого из гостиницы больного в госпиталь принесли.

– Жив он? – живо воскликнула докторова.

– А! Нет, дорогая пани, умер.

Чем дальше докторова просматривала бумаги, тем её радость и изумление возрастали.

– Бумаги, – сказала она, – в лучшие руки не могли бы попасть, пусть тебе Бог воздаст, ты выполнила каким-то предчувствием хороший поступок… но, Элзуся моя, об этом всём молчать нужно.

Поговорив ещё дольше с бывшей служанкой, докторва завернула принесённые бумаги в чистый лист и тут же выбежала из дома. Поначалу великая радость не позволила ей сообразить, куда идти, только, пройдя по улице несколько десятков шагов, опомнилась и повернула к жилищу Толи, которая до сих пор домой выехать не могла, потому что чувствовала себя слабой, и, не принимая никого, осталась одна с Терезой.

Для подруги, однако, двери отворились. Она застала Толу, лежащую на канапе, неодетую и похудевшую. Обрадованное лицо докторовой сперва произвело на неё неприятное впечатление.

– Моя дорогая Тола, я инстинктивно поспешила к тебе с дивной новостью, которая тебе нейтральной быть не может. Чудо, явное чудо дало мне в руки официальные доказательства, что президентша вышла замуж за старого Мурминского, который, как кажется, умер тут в эти дни в госпитале, и что Теодор – её сын.

Тола вскочила с канапе.

– У тебя эти документы!

– У меня, у меня в руке… они изменили бы положение этого несчастного и могли бы его спасти.

Две подруги от радости обнялись, но вскоре грусть покрыла лицо Толи.

– Могло бы его это спасти, – сказала она, – если бы жил…

– Живёт! Будь уверена! Профессору дал слово, что не лишит себя жизни – но что тут теперь делать с бумагами?

– Я признаюсь тебе, что я так мало практична, что вовсе не знаю что делать. Чувствую только, что чаша весов начинает перевешивать в противоположную сторону. Нужно посоветоваться, приятелей, юристов я никого не знаю, но нужно что-то делать, разгласить и добраться до беглеца. Делай это! Делай, моя наидражайшая, – воскликнула Тола, обнимая её, зарумяненная. – Бог тебе дал миссию – другим счастье готовить, хотя сама не много его вкусила.

После короткого совещания послали сразу отсюда ещё за профессором Куделкой с срочным вызовом. Докторова бумаги имела при себе.

Старик, насторожившись немного такого внезапного приказа немедленно прийти, весь дрожащий прибежал в отель.

Ещё не приветствуя, он поглядел на лица, что они должны были ему сказать, и успокоился, видя их улыбающимися.

Докторова, не объявляя ему ни о чём, посадила его на стул, велела взять очки, достала бумаги и первую из них положила перед ним.

Куделка посмотрел и крикнул от удивления.

– Каким образом? Откуда? Это метрика свадьбы Мурминского!

– Так точно… – отозвалась докторова, – а это, а это…

– Это метрика рождения Теодора! Значит, Теодора! Значит, Теодор является сыном президентши…

– А вот остальные бумаги, касающиеся старого Мурминского.

– Где он?

– Кажется, что в эти дни умер в госпитале…

Тогда началось оживлённое совещание, что делать… Дамы уже слышали историю о ксендзе Сальвиани, будучи прямым свидетелем которой, Куделка повторил её как дивно подтверждающуюся как раз этими бумагами.

– Бумаги нужно подать к актам, – отозвался Куделка, – но не нужно делать бесполезного скандала и наперёд следовало бы посоветоваться о том с самим президентом… Прикажите, пани, просить его к себе… взгляд на фамилию велит показать ему это первому…

Докторова согласилась на это и после более долгих ещё совещаний профессор ушёл, а дамы остались, и Толи так полегчало, что весь вечер она провела у подруги. Сообща составили пригласительное письмо к президенту, в очень вежливых и общих выражениях, для совещания в срочном и важном деле. Письмо было выслано того же вечера, а служащий принёс от него ответ, что прибудет…

На следующий день, в двенадцать часов, помолившись в духе на успех неприятного дела, которое на неё упало, докторова с бьющимся сердцем ждала прибытия президента. Сама потом поведала, что никогда у неё такое честное сердце даже на прибытие покойного мужа не билось.

В двенадцать часов, точно, на лестнице послышалась шаги; конечно, президент, что идёт помогать в делах кузины жены, с важной и спокойной миной, размеренным шагом вошёл в покой. Хозяйка приняла его, не как обычно – весело и шутливо, но как-то сурово и грустно…

Президент всю жизнь был жёстким, а в случаях, когда чувствовал, что в нём нуждаются, становился невыносимо холодным и бюрократично надменным.

Попросив его сесть, докторова сама начала:

– Сперва я попрошу у вас прощение, господин президент, я вынуждена сделать вам неприятность, но – долг прежде всего. Дело неприятное, деликатное и для моей слабой головы слишком тяжёлое.

– Соизволь, пани, без вступления приступить к делу, – отозвался урядник, – времени мало…

– Вы должны посвятить мне его минутку, в собственном интересе.

– Как это – в собственном? – спросил недоумевающий президент.