Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

После того памятного дня у докторовой президент в течении недели, может, не выходил из дома – видно, боялся какой-то вспышки, которая вовсе не наступала. Мог себе даже вообразить, что бедная женщина испугалась его, и что всяческие дальнейшие шаги не предпринимала. В действительности ничего наружу не вышло из того, что тогда устроили… После грома, который упал в этот день, наступила торжественная тишина – тишина смерти и могилы. Панна Тола выехала вскоре на деревню, Куделка закопался в своих книжках, ксендз Сальвиани вернулся в Италию, докторова ходила в костёл, навещала бедных, принимала маленький кружок знакомых, и только уже больше у президента не показывалась.

Сама президентша, эта красивая Джульетта, видно, мужем не вовлечённая в тайну, стучала несколько раз в её дверь, всегда вежливо выпроваживаемая тем, что пани дома нет. Когда где-нибудь встречались, докторова её заметно избегала, а, склонённая к разговору, давала почувствовать, что давние отношения были порваны. Прекрасная Джульетта не могла отгадать причины, спросила о ней мужу, а тот равнодушно и презрительно отвечал:

– Кто там может отгадать, что такой женщине, как она, ударит в голову? Что же удивительного, что разрывает с нами без причины? Так же поступала всю жизнь. Графиня, несмотря на волю семьи, пошла за пролетария – особа богатая, овдовев, могла бы эту глупость исправить, нет, осталась вдовой, чтобы играть роль несчастной, жертвующей себя бедным. Хотела им отдать себя… почему же не вступила в монастырь… Ерунда и ничего больше.

Подумав, президент, с какой-то таинственной миной добросил:

– Я очень рад, что отношения порвались, не были они подходящими для тебя. Я дал почувствовать докторовой, что мне не нравятся некоторые фигуры, слишком вхожие в её дом, в разные поры зачастившие туда. Люди уже болтают об осенних романсиках… очень некрасивых. Бабе хотелось быть свободной, повернулась к нам спиной – то и лучше.

Джульетта молчала. На этом кончилось. Старалась что-то узнать о тех осенних романсиках докторовой, но, несмотря на внимательно навострённые уши, никогда малейшая весть о них до неё не доходила.

Красивая Джульетта не привыкла слишком подробно рассуждать о том, что говорил ей муж, верила в него, как в Евангелие.

Президент со своей стороны по несколько месяцев, думая, что докторова имела время остыть, и что сама должна желать сблизиться с ним, пробовал встречаться с ней, возобновить давние отношения, – но докторова, не отвечая на вопросы, не желая его знать и видеть, упрямо отворачивалась. Поэтому он должен был перестать, но это презрение его мучило и месть ей оживляло в сердце. Людям давал понять, что они сами порвали с докторовой, убедившись, что она имеет симптомы лёгкого помешательства, которые делают общение с ней по меньшей мере неприятным.

Старания докторовой и Толи о восстановлении уничтоженных бумаг были неизмерно продлены сначала болезнью ксендза Сальвиани, а затем его смертью. Не переставали, однако же, искать и стучать, хоть казалось, что с противной стороны также пытались помешать.

Всё это спустя два года так стёрлось, забылось, так новыми руинами жизни заросло, словно навеки должно было пойти в забвение. Профессор Куделка, хотя в его возрасте каждый год значительно добавлял бремени, особенно не изменился. Осталась у него прежняя живость и честное не увядшее сердце. Он спал меньше, это точно, и ел очень мало, использовал более сильные очки для чтения, но мозг не постарел, памяти не утратил – и даже того красивого гранатового фрака носить не перестал.

Панна Толя приезжала иногда в город навестить докторову, она ездила к ней на деревню, проводя там порой по несколько недель. Даже Куделка несколько дней вакаций проводил, составляя гербарии в лесах прекрасной героини, но на более длительное время от своих книжек оторваться не мог. В течении этого времени, несмотря на самые усердные поиски, следа пребывания Теодора Мурминского не открыли.

Что, однако, должен был жить, была вероятность, потому что два раза таинственным образом давал профессору знать о себе. Эти письма приходили к нему через какие-то оказии и не содержали ничего, кроме приветствия. Тон их, однако же, способ написания, утешали тем, что, казалось, доказывают некоторое спокойствие духа и примирение с жизнью.

С каждым разом профессор с письмом бегал к докторовой, докторова посылала к Толи. Не было тайной для подруги, что прекрасная панна, которая от этого раньше отказывалась, с последней встречи с Теодором сохранила к нему ожившее чувство, которое победно выдержало пробу двух лет.

Именно в этом году, весной, приглашённая докторова поехала на деревню к Толи, чтобы там послушать соловьёв, – когда одного дня около трёх часов профессор Куделка всеми жильцами того дома, в котором он так давно жил, был заподозрен во внезапном мошенничестве.

Дело было в следующем: