Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

Два с лишним года у панны Толы был новый сосед. Был это немец, который купил имения, выставленные на аукционе. Была это старая панская собственность, принадлежащая некогда к семье, внезапно к концу XVIII века разбогатевшей и также в XIX веке упадшей. Фамилия прежних наследников, старая и красивая, дала им могущество: приблизиться ко двору Августа III, позднее быть уже деятельными во времена осложнений с 1775 до 1795 годов. В течении этих двадцати лет, раньше относительно бедные, каким-то таинственным образом пришли к огромным богатствам, покупали собственность, и, именно соседнюю выбрав себе резиденцией, неосмотрительно в ней, вдруг, большой ценой начали строиться, не обращая внимания, сколько в это вложат. Дворцы, оранжереи, конюшни с колоннадами, флигели, беседки, костёлы… всё это, как бы волшебной палочкой вызванное из земли, появилось в конце XVIII века. Но, прежде чем докончили дворцы, эти сады и здания… панство… обанкротилось. Здания остались незаконченными, стены промокали, стояли пустошью, рассыпались в значительной части. Имение переходило из рук в руки, приходило в упадок всё больше и в итоге его купил барон Оперн. Он происходил с Рейна, из очень старой семьи, обедневшей, которая великим трудом и торговлей заработала богатства. Тип человека также был особенный и у нас совсем не встречающийся. Фамилия аристократическая, воспитание старательное, формы большого света, образование основательное – а при этом практичный ум нового человека XIX века.

Он не привязывал чрезвычайного значения к своему баронству – но отлично понимал, что оно ему в его немецком обществе по многим взглядам могло служить и быть полезным.

Оперн, приобретя земли, не слишком дорого устроил их немецким способом. Был молод, неженат и неизмеримо деятелен. В первом году он сразу занялся постановлением имения на стопу, соответствующую современному хозяйству, он понимал, что и руины были материалом для использования, стоящими быть задействованными. А так как соответствующего капитала ему хватало, взялся сразу за реставрацию дворца, оранжереи, сада и всего, что может сделать приятным сельскую резиденцию.

Отец барона был родственником и другом князя Пуклер-Мускау; молодой Оперн часто бывал у своего знаменитого кузена и приобрёл в его обществе любовь к садам.

Положение и огромные участки земли позволяли ему также подумать о парке. Почти через год был зарисован и выполнен план огромного и препышного сада. Старые деревья, как в Калиске, очень упростили и ускорили работу. Была это единственная мания и фантазия барона Оперн… но также на неё не жаловался. В околице говорили, что немец наверняка уничтожает себя… не зная того, что много красивых вещей можно сделать по дешёвке, кто умеет. Что самое удивительное рассказывали в соседстве: что главным помощником барона в этом всём садоводстве был поляк… с которым он обходился как с приятелем. Но был это какой-то чудной человек или денационализированный, потому что ни с кем не жил, ни с кем почти не говорил и, весь погружённый в сад, был ему так предан, что его почти не видели. Соседям барон говорил, что этого человека он знал давно, встретившись с ним в одном из своих путешествий на востоке, но так как снова нашёл его здесь, поздравляет себя с этим сокровищем, которое ему дало Провидение.

Этот дикий садовник жил в домике в самом парке и почти за его границу не выходил. Уговорив барона, чтобы завёл у себя питомники и теплицы для продажи деревьев, кустов и растений, выбрав себе помощников, неустанно с ними работал. Вечерами, однако, видели его часто проводящего долгие часы один на один с бароном, на приятельской стопе.

Впрочем, Оперн никогда не бывал в соседстве, будучи вовлечённым в те неприятельские отношения, которые аборигенов от колонистов делили на два лагеря. Казалось, что он добровольно согласился на одинокую жизнь и не пробовал даже делать знакомства, хотя их не избегал.

Из своей пустыни в Калиске панна Тола могла видеть вдали деревья и стены своего соседа, от которого её отделяло только значительное пространство полей. Привозя часто издалека кусты и растения, когда узнала о садовом питомнике под боком, послала туда пару раз, доведываясь о разных садовых новостях, и с лёгкостью их там добыла. Два красивых дуба, привезённых оттуда, пирамидально росли на газоне. Как раз по отъезду профессора говорили о том с докторовой и гораздо более смелая женщина сказала, что на месте Толи не выдержала бы, чтобы этого немецкого питомника не посмотреть.

– Немец туда, возможно, никого не пускает.

– Как это может быть, – добавила докторова, – если продаёт, то можно поехать что-нибудь купить, а, покупая, посмотреть эти сады…

– Если хочешь, то пошли спросить, – сказал Тола.

– Зачем спрашивать? Это наихудшая вещь, ответят, что не пускают, а когда заедем в ворота, невозможно, чтобы нас так невежливо отправили. Даже немец бывает добрый к женщинам.