Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

На одной из чуть более широких улочек, в деревянном домике, приподнятом фундаментом над уровнем уличной грязи, над дверью которого была прибита доска с энергично нарисованным московским орлом, в первой комнатке сидел совсем неинтересный человечек. В нём легко было узнать русского чиновника не только по мундиру, но и по физиономии, которую правильней всего было бы назвать канцелярской. Ту комнату, середину которой занимал столик, покрытый зелёным облезлым сукном и обведённый на полу чёрными пятнами чернил, украшала литография императора, два стола поменьше с чернильницами и несколько стульев, из которых один устилала миниатюрная высиженная подушечка. Безусловно, в эти минуты её использовал обречённый на одинокую медитацию урядник, опёршись на стол и грустно поглядывая в грязное и веками не мытое окно. Низкий лоб, красный нос, широкие уста, побритое лицо и бородавка около губ отличали секретаря полицмейстера. Поскольку он был не кто иной, как сам секретарь… Двери канцелярии, за которыми слышен был довольно громкий, прерываемый смехом, разговор, соединяли это пустое бюро с частной квартирой полковника Парамина, сейчас выполняющего обязанности начальника крепости в местечке.

Мы забыли добавить, что перед дверью домика стояла одноконная, ужасно грязная дрожка, покрытая кожей, возница которой, обращённый спиной к дождю, дремал, ожидая своего пана.

Секретарь полицмейстера зевал и проклинал необходимость сидения в пустой канцелярии; начинало немного смеркаться.

Затем медленно и осторожно отворилась дверь, показалась голова и, вытирая ноги на пороге, вошёл капающий от дождя еврей. Был это фактор из заезжего дома Нысоновичей, который ярмолкой поклонился секретарю и под одеждой начал искать бумагу. Секретарь принял грозную, чиновничью, полную важности мину и физиономию.

– Чего хочешь?

– Прошу ясного пана… паспорт… Путник приехал, ставлю вас в известность.

Сперва секретарь, хмуря брови, взял бумагу и поглядел на руки еврея, который потихоньку положил на стол два злотых. Читал паспорт со своего рода презрением и выражением собственной силы.

Два злотых, которые уже спрятал в карман, казалось, вовсе не произвели эффекта.

Раз и другой он крутил в руке паспорт, якобы что-то ища на нём, что не находил, и крутил головой.

– Что это? – воскликнул он наконец, кладя на стол бумагу. – Что это за манера? Гм? Приезжий, а ещё чужеземец, издалека, дьяволы его там знают, особа, может, подозрительная, присылает тебе бумагу для подписи, а лично ко мне не явится? Ты что же, Ицек, не знаешь предписаний? Или мне самому ещё идти к вам, чтобы подтвердить, что описание верное, и поглядеть в глаза тому господину? Что же, ты не знаешь какое время? Гм? Когда нам строжайше предписали обращать самое пристальное внимание на каждого путешествующего, а особенно чужеземца? Но что это? Вы надо мной и над полковником шутки шутите? Гм? Хотите, может, под суд отдать? Гм? Тридцать копеек следует за печатку… вот что! А путник пусть сам потрудится зайти в канцелярию.

Ицек поглядел на грязные ноги.

– Ясно секретарь, – сказал он, – это больной человек.

– А зачем ездит, когда больной?

– У него зубы ужасно болят.

– Пусть у него болит, что хочет, а он тут должен быть сам… Гм? Посмотреть бы ему в глаза. Так, право, хочется, а я не могу визовать, не видя… Теперь такое время… дьявол его знает, какой нации… паспорт непонятный…

– Нации? – отарировал еврей. – Какая должна быть нация! Когда это часовщик…

– Мне всё одно… часовщик ли он, граф ли, или кто бы ни был, а достаточно, что он из уважения к власти должен представиться в канцелярии.

Ицек пожал плечами и достал ещё два злотых, отступая после выполнения этого смелого действия снова к порогу.

В молчании секретарь также сперва положил два злотых в карман, но сразу стукнул рукой о стол.

– А если бы ты дал мне рубль! Слышишь? С этого ничего не будет – человек чужеземный, заграничный человек… Часовщик, разве ты знаешь, настоящий ли часовщик, или притворяется! Можешь ты знать? Знаешь ты строжайшие полицейские предписания? Гм? Ицек! Ицек! Не играй с властью! Не испытывай моё терпение… Последнее слово: иди прочь, а пришли сюда этого человека.

– Но он не говорит ни на каком языке, – воскликнул Ицек… а ну по-немецки…

– Я его проэкзаменую… der, die, das, – крикнул секретарь, – дай мне его сюда… иначе не будет! Знаешь ли ты, какое это время!

– Что я должен знать, – сказал еврей, пожимая плечами.

Секретарь поднял руку вверх.

– Знаешь ли ты, какая ответственность! Что такое – пропустить чужеземца… заграничного чужеземца… не сравнив рукописи.

Он стукнул по столу.

– Иди сразу за ним.

Еврей почесался, не смел уже говорить, но умоляюще кивал головой.

– Я знаком с тем, что вы, факторы, умеете. Иностранец, допускаю, человек порядочный, который хорошо знает, что ничего на свете даром не делается… даёт рубль или два за паспорт… а фактор приносит мне два бедных злотых.

Еврей ударил себя в грудь.

– Пусть сам представится, – прибавил секретарь, – иди немедленно… прочь.

Ицек постоял минуту, неохотно развернулся, стукнул дверями и исчез.