Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

– Я запоздал, ваше благородие! Я? Не я запоздал, а почта, потому что около Ярмушова она застряла в грязи… привезли только правительственные бумаги на конях, а остальные мешки в грязи…

– Давай!

В мгновение ока опытный чиновник разобрал пачки, разорвал конверты, разбросал и разложил бумаги.

Даже три письма, к которым лаком были приклеены перья, означающие поспешность, с какой должны были лететь, на конвертах которых стояло: Очень важное (Весьма нужное) и секретное, бросились в глаза испуганного секретаря. Чрезвычайно редко случалось что-нибудь подобное получать от городской полиции, а тут аж три секретных письма. Неизвестно почему, у секретаря задрожали руки.

– Стой у порога и следи, а я должен к полицмейстеру, – воскликнул он, схватил три секретных письма и с важной миной вошёл в покой, в котором полковник с вытянутыми ногами, в шлафроке, с сигарой, забавлялся меткими шуточками с гувернанткой своих детей.

Ежели неприятным ему было вламывание в его приватный кружок, когда он играл со справником, в сто раз более возмутительным показался ему секретарь, зацепляющий его в девять часов, отдыхающего после трудов.

Он нахмурился величественным гневом… но неустрашимый секретарь подал ему три секретных письма и свечу.

Была это услуга, превосходящая его обязанности, но она ему тем должна была отплатить, что был уверен, что сумеет так стать, чтобы бросить взгляд на содержание секретных воззваний.

Полковник, ничего не говоря, разорвал первый конверт, посмотрел минуту и, покивав головой, отложил его на софу… последовал другой… брови нахмурились, рука задрожала; резко передёрнул плечами и отложил его, видимо, обеспокоенный. Но третья бумага, третья, которая осталась ему на закуску, так его испугала, что он внезапно вскочил с канапе, безумным взглядом повёл по покою, схватился за голову и как безумный вылетел в канцелярию.

Секретарь едва мог за ним поспеть, бледный, как платок и дрожащий. Полицмейстер, вырванный из семейного лона, молнией влетел в канцелярию, очевидно, сам не зная, что начать; громыхнул дверями за собой, схватился за голову.

– Слушай… немедленно сюда шесть человек… с оружием… понимаешь… – сказал он инвалиду. – Скажи капитану, что ежели через пять минут здесь не будут… сделаю его ответственным за последствия… понимаешь… шесть человек, с оружием.

– Слушаю, – сказал равно испуганный инвалид, бросаясь к выходу.

– Адам Прокопович, – воскликнул, бросая бумаги на стол, полицмейстер, – несчастье! Погибель… Беги к Грише, пусть мне сюда подаст мундир… шпагу… вели коня запрягать… Говорю тебе… ты, я… все под суд! Несчастная година. Принеси мне бутылку с водкой. Скажи Матроне Ивановне: пусть мне ни одна баба на глаза не показывается.

Секретарь стоял, слушал и на веру старшего ломал руки над несчастьем, глубину которого сам ещё измерить не мог.

– Но я теряю голову… – крикнул полковник. – Адам Прокопович… да… нет… я иду одеваться… ты прочитай секретное письмо… говори, советуй, что делать, а не то и тебя, и жену, и всех дьяволы заберут.

Парамин вышел, а секретарь жадно набросился на секретные и очень важные бумаги.

Первое из них объявляло полковнику, чтобы по причине разветвлённого в западных губерниях заговора, как можно внимательнее следить за проезжающими путниками, их паспортами и почтовыми письмами.

Уже над этим первым Адам Прокопович начал трясти головой, не умея понять и допустить, как на свете могли находиться такие дерзкие, такие негодные люди, которые осмеливались стряпать заговоры против правительства. Второе письмо было ещё хуже. Указывали в нём полицмейстеру, что через повет и местечко вела дорога, которой, согласно всякому вероятию, убегающие из Киева преступники должны были перемещаться… приказывали поставить стражу на перекрёстках, никого не пуская без бумаг, а особенно проверять людей, выдающих себя за иностранцев и имеющих якобы иностранный паспорт.

Холодный пот выступил на лице секретаря.

– Для этих людей нет ничего святого! – воскликнул он. – Паспорт! Недостойные!

Третье воззвание, сверху которого стояло предупреждение: Очень секретно, содержало описание главного преступника, слово в слово совпадающее с тем описанием отпущенного минутой ранее часовщика. Добавлено, что он мог иметь немецкий паспорт и даже прусский.

Секретарь заломил руки.

– Ну да! – крикнул он. – Это был он! Это был он! У меня был хороший нюх… а полковник склонялся к политики! Его нужно было сразу в кандалы… и в тюрьму… это был он… а теперь… ищи ветра в поле. Узнают, что мы его пропустили, что я ему паспорт визовал, схватят его и мою подпись найдут… так я пропал… пропал! Пропал!

Отчаявшийся секретарь закрыл глаза, инстинктивно побежал в угол за стол, достал бутылку, откупорил и напился рома, который один только в таких отчаянных случаях может вернуть утраченное самообладание.

– Боже, будь милостив ко мне! – воскликнул он, возвращаясь в угол, в котором перед образом Спасителя горела слабо светящаяся лампадка.

Ром и молитва добавила ему мужества.