Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

– О! О! Отлично! Постарел, устал, но как на меня поглядел, я узнал его сразу. Я встал, сразу хотел к вам вернуться и предостеречь, но мне стыдно было – а что если ошибусь и шума наделаю. Тогда ещё не подошли секретные письма… о заговоре не знал… Я думал, что дьявол на дьявола похож…

Справник вздохнул.

– У меня на него зуб! О! Если бы ко мне в ручки попал! И имею надежду, что попадёт… потому знаю, где его искать.

Парамин бросился его обнимать.

– Александр Петрович, – воскликнул он, – я твой на жизнь и на смерть… бери коня буланого, рысака… и спаси меня и не губи детей моих.

– Будь спокоен, – ответил справник, – завтра мне рысака пришли и не говори никому ни слова. Нужно сразу сказать, что это была ошибка, что кажется, что человек не подозрительный… а я остальное беру на себя. Почтовые кони заедут… я тут же в повет еду… а ты… следи в городе.

Говоря это, справник, который имел больше такта и силы над собой, начал, выходя, громко смеяться, чтобы голос его слышали.

– Пустая вещь, – сказал он на пороге. – Пустая вещь, глупость! Часовщик, да, немец, часовщик! Отправьте солдат… нечего раздувать. Еврея выпустить.

Секретарь удивился новому обороту, но ничего не сказал. Парамин вздохнул, и все медленно потащились домой, но справник, не теряя ни минуты, с двумя жандармами сел в почтовую бричку и ночью поехал. Куда? Неизвестно.

* * *

Есть в старых польских провинциях, которые попали под власть Москвы, деревеньки, имеющие в результате разделов, называемых эксдивизиями[20], которые кредиторам за долги выделяли землю и крестьян, – такие раздробленные собственности, что в одной части по пять и шесть шляхетских усадебок встречается. Случается, что за небольшой долг кто-то получал более десятка акров и одного крестьянина… с которым совместно должен был работать по хозяйству.

В нескольких милях от упомянутого местечка, у берега реки, встречается как раз такое поселение, насчитывающее восемь панов, по большей части таких же бедных как крестьяне.

Построенные на скорую руку, плохие усадебки тех несчастных мучеников, умирающих с голоду на своих наследствах, перемешиваются с хатами. Для земской полиции этого времени этого рода разделённые владения были немалыми хлопотами, но также и самой верной жертвой. Тут она могла безнаказанно резвиться, а оттого, что причин для зацепок хватало, почти не было дня, чтобы тут справник, асессор или хотя бы какой-нибудь писака не гостил.

Налоги, редко когда оплачиваемые, рекрутские повинности, зависимости всякого рода, подводы, барщины падали как град на беззащитных, потому что бедных, которые оплачивать должны были грошом и пшеницей от постоянных нападений.

Самой известной обычно фигурой в таких деревнях бывал корчмар, потому что корчма, доходом с которой делились наследники, была одна, а ловкий пропинатор управлял, имея грош, панами и крестьянами. Он тут действительно правил. Так было и в Ольшове, где аренду издавна держал богатый еврей из местечка, Фроим Дубенчик, ловкий и хитрый, одновременно торговец и шинкарь, капиталист и спекулянт.

Самым бедным из владельцев был тогда старый Захариаш Зенчевский, некогда управляющий землями, доверенное лицо, сегодня сломленный болезнью и догорающий калека. Имел он одного только крестьянина, которому гораздо лучше жилось, чем пану. Несколько лет положенный болезнью, Зенчевский не вставал с кровати, старая кузина, панна Роза, разделяла его судьбу, голод и проблемы.

Усадебка Зенчевского на самом краю Ольшова, переделанная из хаты, так как была теперь более похожа на хату, чем на шляхетский дом, стояла на пригорке нагой, обведённая плохим забором и окружённая кустарниками карликовых вишен и диких берёз. Загоны для скота и сараи, наполовину разрушенные, опоясывали его вокруг. В общем это жильё представляло образ бедный и заброшенный.

В усадебке сени без пола, справа челядная комната, налево один покой, алтарь и боковушка составляли всё помещение. Несмотря на позднюю ночь и слякоть, в этой бедной хате горел свет… Старый Зенчевский спать не мог, сильно страдал…

а панна Роза сидела при его ложе. Аккуратно тут было, но превыше всяких слов убого и несчастно… вещей мало и бедные. На столике в подсвечнике горела сальная свеча, прикрытая немного со стороны кровати; на кровати было видно только бледное лицо с седой бородой и закрытыми глазами. В ногах на стульчике сидела задумчивая немолодая женщина, истощённая, уставшая, но со спокойным выражением лица. Казалось, что долгое несчастье уже её с собой освоило. На коленях она держала книжку для богослужения, но старик дремал… панна Роза потихоньку молилась.

Вдруг тяжкий вздох вырвался из груди больного; от открыл глаза.

– Что с вами?

Зенчевский повёл вокруг глазами.

– А… я видел сон, моя благодетельница, но странно… странно… Спасибо Богу за сон!

Оба вздохнули.

– Погляди, благодетельница, на часы, время плетётся… поздно ли?

– Восемь, – отвечала панна Роза, приближаясь к серебряным карманным часам на столике.

– Только восемь… я был уверен, что уже около полуночи.

Замолчали… собака во дворе начали сильно лаять… Старец поднял голову и слушал.