А самое убийственное – совершенно серьезно они причисляют себя не только к сведущим читателям, но прямо-таки к знатокам и ценителям литературы! Надо видеть их снисходительно-сожалеющие физиономии, когда они вдруг услышат, что кто-нибудь из окружающих не читал какой-нибудь «Оазис любви»!
Между прочим, когда-то я искренне пыталась читать эти, с позволения сказать, произведения. Полюбуюсь красавцем султаном на обложке, открою пухлый томик где-нибудь ближе к середине и сразу наткнусь на что-нибудь вроде «ее томная лирообразная поза все сказала ему без слов». Ну и что прикажете дальше делать с этой штукой?!
И вот Людасик...
Господи, да ведь это же она первой из учителей заговорила со мной в школе, не поленившись притащить в библиотеку здоровенный том ожеговского словаря – себе она купила новый – и протянув своим уютным мурлыкающим голоском: «И что это мы с вами никак не познакомимся!»
Одним словом, пора было принять крутые меры.
Для начала я подсунула ей пару последних номеров «Знамени». (Что чувствует нормальный человек при виде свежего толстого журнала с ярко-алой надписью по бурому фону – объяснять, думаю, не надо.)
Людка, однако, и не подумала опомниться! Я специально проследила: оба журнала так и лежали нетронутые у нее в столе, в нижнем ящике!
Я извлекла их оттуда и мысленно записала эту гнусность на Людкин счет.
Далее я выставила на самое видное место новехонький томик Цветаевой.
Я ждала три дня.
Она демонстративно игнорировала его!
И уж после этого, выбрав подходящий момент за чашечкой кофе, я решилась на последнее средство.
Я вздохнула и ненавязчиво поделилась с подругами: вот хочу, мол, провести цикл бесед для старших классов! О смысле, мол, и роли литературы. О пафосе, духовности и художественном уровне – начисто забытых ныне категориях. И вообще об отличии ее,
И не поможете ли, мол, товарищи?
Людасик, против обыкновения, ни малейшего желания мне помочь не изъявила. Пожала плечами и, слегка зарумянившись, застегнула молнию на сумке. (Как будто я не успела давно уже прочитать лакированный заголовок на корешке! «Подруга фараона»!) И быстренько так смылась проверять дежурство в классе.
А на меня тут же накинулась Римка:
– Чего ты к ней пристала! Пускай что хочет, то и читает! Самая умная, да?! С детьми свои беседы и проводи, а Людку не трогай!
Римус защищала Людасика от меня! ОТ МЕНЯ!
Очень мило.
Две лучшие мои подруги!
Где же ты, Данка? Ведь, в сущности, все это из-за тебя!
На ночь глядя глаза мои объявили забастовку – наотрез отказались закрываться. Проворочавшись с час, я, делать нечего, полезла в детективный ящик и за полночи управилась с «Восточным экспрессом» и «Десятью негритятами».
Закрыла книгу, погасила свет и прислушалась.
Ветер за окном выл по-прежнему. Только теперь я явственно различила в его голосе насмешливые «А-а-а-ах! О-о-о-ох!»
Сон и не помышлял приближаться.
Похоже, даже Агате в этот раз не под силу было успокоить меня.
Ночь опять принялась за свои штучки!
...Когда-то Римка излагала, не помню, из теории вероятности или еще откуда: шел человек по улице и, допустим, решил свернуть вправо, а потом почему-то передумал и отправился дальше. Однако минутное его намерение создало что-то вроде новой реальности, и в этой новой реальности он свернул-таки вправо и, пройдя немного, угодил под машину или, допустим, нашел кольцо с бриллиантом, в то время как в обычной жизни так и шагал себе своей дорогой, ни о чем не подозревая...
И выходит по этой теории, что неисчислимое множество иных реальностей С НАМИ или, может быть, О НАС рассеяно в неведомых нам пространствах!
Но к чему все это сейчас лезет в голову? Да вот же к чему: выходит, и в дружбе, и в любви мы рисуем в воображении этакий светлый, лучезарный и преисполненный ответного чувства облик дорогого человека, самовольно перенося его при этом из ОСНОВНОЙ реальности в НОВУЮ, специально по этому случаю нами сотворенную. И в этом свежесотворенном измерении он, безусловно, так и проживает в точности таким, как нам нравится. Беда только, что в ЭТОЙ жизни он об этом, случается, даже не подозревает...
– Чего накуксилась? Обиделась? – заподозрила назавтра Римка по дороге домой. – Ладно, брось, да? Пошли ко мне, новые кассеты посмотришь!
Но я покачала головой. Ноги уже несли меня в сторону. Надо сказать, иногда мои ноги выкидывали такие штуки – уносили меня, и все тут. Причем особенно любили это проделывать в перспективе намечающегося было романа – подхватывали и уносили, стоило только зазеваться, приостановиться, задуматься... Самовольно, можно сказать, решали мою судьбу.
Да и я, надо заметить, никогда им особенно не препятствовала.
Но тут не успела я свернуть за угол, как настырная Римус сзади вцепилась в мой рукав и пустилась уговаривать почти жалобно, чуть не со слезами – умеет это она, артистка!
– Марысь! Ну отстань ты от Людки, да? Ты упертая какая-то, правда! Ну чего ты от нее хочешь? Чтобы она только Достоевского читала, да?