Из жизни читательницы

Повесть называлась – «Премьера полета». А рядом значился автор. Валерий Галушко.

Утром я проснулась другим человеком. То есть, разумеется, это была я же, только моложе лет на... я затруднилась уточнить на сколько. Пожалуй, я ощущала себя двенадцатилетней, и как будто папа обещал повести меня в цирк. И с самого утра прекрасная мелодия лучшего в мире марша «Парад алле!» прорывалась ко мне сквозь привычные реплики: «Марина, подмети в своей комнате!» или «Ты уже сделала английский на завтра?»

А может быть, мне было пятнадцать, и я собиралась на первый в жизни школьный вечер. И требовалось, осторожно приплясывая под пластинку «Песняров», симметрично накрутить волосы на мамины жесткие бигуди, в то время как двойной слой ярко-малинового лака на ногтях и не думал сохнуть...

Но теперь-то мне, по счастью, не нужно было делать никакого английского! И по счастью, был уже давно изобретен фен «Скарлетт» для укладки волос горячим, теплым и прохладным воздухом, и к нему прилагалась отдельная специальная насадка для придания прическе объема! И давно появилось в продаже множество оттенков быстросохнущего лака с переливающимся блеском, не говоря уже о всевозможных типах макияжа: ультралегкий, классический, «золотая осень», «вечеринка» и так далее, смотри любой женский журнал! И какая все-таки удача, что даже «Работница» и «Крестьянка» ныне перестали призывать к простоте и скромности в общественной и личной жизни и помещать назидательные статьи вроде «Разрешите заглянуть в вашу сумочку»!

Кстати (а точнее, совершенно некстати) обнаружилось, что все мои сумки оставляют желать лучшего: черная из натуральной кожи казалась пришелицей из девятнадцатого века, желто-коричневая с золотыми кольцами, пару лет назад вполне эффектная, почему-то приобрела пошло-маскарадный вид, а красная лаковая демонстративно не сочеталась ни с одной вещью в моем гардеробе.

Недрогнувшей рукой я влезла в мамин комод и извлекла ее жемчужно-серое, расшитое бисером сокровище, которое надевалось исключительно в театр и на торжества в папино училище. К нему подошла мамина же перламутровая брошка в виде бабочки. На моем любимом сером свитере она смотрелась, пожалуй, интересно. Но что делать с бежевой юбкой? Теперь уже она выглядела совершенно не из той оперы. И я решилась на риск: натянула белые брюки, недвижимо пролежавшие в гардеробе лет десять и вопиюще не соответствующие (обязательно сказала бы мама) моему возрасту. (Да что там сказала! Мама просто пригвоздила бы меня взглядом к полу и никуда не пустила бы.)

Теперь же в результате моей полной бесконтрольности в зеркале отразилось существо совершенно чуждого мне типа внешности, интеллектуального и морального уровня и, надо думать, образа жизни. На меня воззрилось нечто среднее между не слишком юной путаной и неудачливой претенденткой на должность дикторши местного телевидения. Правда, надетое пальто все-таки перевесило впечатление в пользу дикторши. Но возможно ли было явиться в таком виде на глаза автору любимой книги?!

Ужаснувшись, я сдернула бабочку. Сунула обратно в комод бисерную сумочку. Содрала с век блестящие тени, а со щек – вульгарные пятна румян. Кого это, интересно, я собралась покорять? Неужто Валерия Галушко? Человека, написавшего... где же это? Кажется, еще в самом начале повести...

Удивительная вещь: она нравится не всем! Вчера я слышал, как в буфете одна из ее подруг (а как еще ее назвать, если они постоянно рядом – на репетициях, спектаклях и в буфете?) сказала другой, отвратительно усмехаясь:

– С таким лицом, безусловно, только на сцену! Только в первую линию!

На следующий день я посмотрел. Старался смотреть объективно, как посторонний человек. Лицо у нее было чуть хмурое. У нее часто бывает такое. А иногда она бормочет что-то себе под нос. Не зная ее, можно подумать, что она постоянно злится.

По-видимому, злость тоже может быть прекрасной.

А ее тело – сама ясность, чистота, гармония. Его можно было бы вообще не освещать – клянусь, я отчетливо видел, как оно само светится в темноте!

Однако порой в жизни случаются разочарования – разочарования оглушительные, как удар грома посреди восьми соток огорода в чистом поле, и непоправимые, как предательство закадычной подруги из одной группы детского сада.