ИЗ ЖИЗНИ ФОТОМОДЕЛИ ЗИНГЕР

Дома вздремнули, а утром опять в Москву. Никаких уже подготовительных классов. «Кто мне поможет?» - горестно вопрошала мать. Воровать нехорошо, но с голоду подыхать ещё хуже. Ни денег, ни работы, ни мужа, ни надежды на лучшую жизнь.

Второй раз им подфартило – колбаски заныкали и домой привезли. Но с каждым разом «ходить на дело» становилось всё труднее и труднее. В супермаркете они примелькались, нужно было искать другой магазин, а значит ехать несколько остановок на автобусе или метро. Они ехали (куда деваться?). Их, как неплательщиков-безбилетников, несколько раз высаживали, и им приходило пилить пешком.

Ну, и не всё коту масленница. В одном продуктовом отделе их-таки поймали. Настя расслабилась, рот раззявила и охранника не заметила. Он мать хвать за рукав и тащит на разборки. Мать орёт благим матом, дурной прикидывается, да артистка никудышная. Тут Настя пришла на помощь – кто матери ещё поможет? – как заблажит по-звериному, да с повизгивающими трелями, охранник от неожиданности чуть в штаны не наложил, и продавцы тоже насмерть перепугались. Мать, едва почувствовав дрогнувшую руку охранника, с силой рванулась вперёд, Настю за руку и бежать!

Вы думаете, охранник оставил их в покое? Вы неправильно думаете. Он воодушевлённо помчался за ними, великими грабителями конца двадцатого века, поскакал стремительным галопом, как породистый жеребец, легко переставляя свои длинные крепкие ноги. Догнал! И опять в руку матери вцепился, держит и дышит, как паровоз. Мать тоже запыхалась, не олимпийская чемпионка по лёгкой атлетике, знаете ли, а Настя не растерялась, зубами охранника – цап, и челюсти сжала, аж, зубы свело! Тот протяжно охнул и даже присел от боли. Это и спасло чету Пастуховых от неминуемого наказания. (Что касается позора, с ним они давно смирились).

Магазины пока следовало оставить в покое. Чтобы подзабыли маму и дочку, а там Настя подрастёт и… «И сходим опять пообедаем!»

Но иногда матери удавалось подработать вполне легально: зимой и осенью на городском рынке она продавала заваренный чай с домашними невкусными пирожками с картошкой. Однако летом в её услугах не нуждались, и она собирала землянику, ещё малину в дальнем диком малиннике, бруснику с черникой и стаканами ловко сбывала ягоды проезжающим на вокзале в Твери (на рынке за место следовало платить, а таких денег у неё не было); в Москве предпринимательской деятельностью тоже не удавалось заняться, так как там вовсю главенствовали братки-рэкетиры, безжалостно карая всех, кто не хочет платить дань и не может платить.

Так Пастуховы из года в год и перебивались.

Насте так понравилось затариваться продуктами в магазине, особенно в супермаркете, там выбор больше, что она даже дома тренировалась, как половчее припрятать колбаски, чтоб домой побольше принести (шоколадки тырила от балды!). Бывало, получалось, бывало, что нет. Ловили. Особенно она удивилась, когда её, поймав с поличным, носом ткнули в отснятое видео, которое равнодушно запечатлело её, запихивающую во все «щели» в одежде сосиски. Видеокамеру установили? Ой, а она и не знала. И ни разу в жизни видеокамеру не видела. Как интересно!

Её отпустили без милицейского протокола. Настя урыдалась – искренно, кстати, от души – изошла соплями, давя на жалость, что её в интернат или в приют теперь отправят, а «мама родная голодной смертью помрёт, без неё, кормилицы». Отпустили, пожалели. (Сами воруют, только в другой манере). Она на вокзал поплелась, а в голове думку затаила: «А, может, мне в театральный поступать? Актриса я хоть куда!» В электричке тоже попалась. Контролёры-железнодорожники предприняли попытку её приструнить (они уже знали её, как облупленную): «Пастухова, ты опять бродяжничаешь? И «зайцем» ездишь!» Настя с удовольствием стала пререкаться: «А чтобы бродяжничать, нужно билет покупать, что ли?» Контролёры (парни молодые) оскорбились до глубины души от такого непочтения к собственным персонам и принялись выволакивать упирающуюся Настю из вагона, чтобы высадить на следующей станции. Настя, не будь дура, вспомнила про свои актёрские способности, которые она не без удовольствия отметила у себя сегодня, и, вцепившись руками в поручни, с экспрессией завопила: «Не пойду! Не пойду! Мне домой надо! Меня мама ждёт!»