Из жизни карамели

Хотя и провел в коме все время, предшествующее полету. Слегка поднадоевший кинозал он сменил на парение на неизвестном летательном аппарате над самим собой и всеми остальными. После некоторых размышлений Рыба пришел к выводу: неизвестный летательный аппарат – не что иное, как планер новейшей конструкции, способный зависать на критически низких высотах. Именно отсюда, с критически низкой высоты, Рыба наблюдал, как его запихивают в специально оборудованную клетку и везут: сначала в Москву, затем – по Москве, затем – по трассе, ведущей в один из столичных аэропортов. Какой именно – Рыба не понял, потому что все время отвлекался на другие клетки: в них сидели три бультерьера и один ротвейлер, взятые для обеспечения охраны вьетнамского отдыха. Приставленный к ним кинолог находился тут же, но самым подлым образом кемарил и пускал пузыри во сне. Собаки же, предоставленные сами себе, так и норовили дотянуться до бесчувственной туши Рыбы-теперь-уже-Яка и куснуть его. Ничего из этого не получалось, и псы злились, скалили зубы и рычали.

– Что, суки, лапы коротки? – торжествовал парящий в планере над всем этим безобразием Рыба. – От мертвого осла уши вы получите, а не меня!

Порыскав глазами по кабине летательного аппарата, он обнаружил целый пакет грецких орехов и весь остаток пути развлекался тем, что метал орехи в бультерьеров и ротвейлера. Несколько раз ему удалось попасть собакам прямо по носу, что вызвало торжествующий смех одной заинтересованной стороны и жалкий скулеж другой.

Рыба прекратил ореховую экзекуцию только тогда, когда они выехали на летное поле и покатили к стоянке частных самолетов.

Увидев два десятка «Сессн», «Авионов», «Торнадо», «Як‐40» и всего лишь один «Ил‐86», Рыба поставил на «Ил» – и не ошибся: меньшие масштабы вряд ли бы удовлетворили всемогущего Панибратца. Но самое интересное – загрузку клеток в утробу «Ила» – он пропустил, заприметив в стае легкомоторных «Сессн» кое-что интересное. Неожиданное и вызвавшее легкий приступ волнения и ностальгии.

Поначалу Рыба не поверил глазам и, рискуя разбиться на своем планере, снизил высоту не просто до критической-критической, а до суперэкстракритической.

Ошибки быть не могло: у одной из «Сессн» стояла и курила сигару Вера Рашидовна!

Железная Леди Ямало-Ненецкого автономного округа. Госпожа Родригес-Гонсалес Малатеста. Либен клейне Габи. Волосатая проехидна из влажных горных лесов Новой Гвинеи.

То ли потому, что секс с Верой Рашидовной был (как показало время) самым потрясающим событием в его довольно тривиальной интимной жизни; то ли потому, что любовь Железной Леди была страстной и искренней, несмотря на совершенно искусственное происхождение; то ли потому, что Рыба сам оволосел до последней возможности, – эта случайная встреча вызвала в нем бурю чувств.

А сигара ей идет, – подумал Рыба.

Душенька, – подумал Рыба.

О-о, как же она хороша! – подумал Рыба.

А не повторить ли нам?.. – подумал Рыба.

«СОВСЕМ ОЧУМЕЛ, ИДИОТ!!! В КОМЕ ЛЕЖИТ – А ТУДА ЖЕ!!! НИ СТЫДА НИ СОВЕСТИ!» –

тут же отчитала его сеть PGN: за неимением оставшегося в ныне бесполезных штанах телефона – бегущей строкой по лобовому стеклу планера.

И то верно, я ведь в коме лежу в ста метрах отсюда, – подумал Рыба.

И к тому же – такой волосатый, что и лица не разглядеть, – подумал Рыба.

Она и не признает меня, душенька, – подумал Рыба.

А было бы неплохо… – подумал Рыба, но на лобовом стекле тут же зависло весьма недвусмысленное предупреждение:

Предупреждение таки достигло своей цели: Рыба изгнал неконструктивные мысли о Вере Рашидовне и сосредоточился на безвинном ее созерцании. Нескольких мгновений хватило, чтобы понять – Железная Леди не забыла, отнюдь не забыла Рыбу-Молота!

На правом, ближнем к Рыбе боку ее «Сессны» сияла свежей краской надпись «АЛЕКСАНДР БАРХАТОВ». Шею Веры Рашидовны укутывал легкий шарф, сшитый из рататуевских трусов. А в ее волосы… В ее волосы была воткнута орхидея Изящной Птицы! Рыба узнал бы эту орхидею из миллиона, хотя над ней и потрудились неизвестные дизайнеры: цветок был высушен, выварен в соли, покрыт сусальным золотом и алмазной крошкой, сверкавшей на солнце подобно драгоценным камням. А может, это и были драгоценные камни, кто знает?..

Душенька! Кисонька! Милая! Помнит обо мне! Наверное, и прилетела, чтобы меня найти. А я – в коме, вот кошмар! – мысленно (а по-другому бы и не получилось) зашелся в сухих рыданиях Рыба-Молот. И завертел головой в поисках привета, который можно было передать Вере Рашидовне – в знак благодарности за верность и память.