Из жизни карамели

Ай да гаврики! – восхитилась душа Рыбы-Молота. – Ай, молодца! Надо бы расширить список рекомендательной литературы, чтобы путь назад, к абсолютному злу, был гарантированно закрыт навсегда!

Кромешная тьма отступила, сменившись неверным молочным светом; теперь упряжки неслись по равнине, к яркой точке на горизонте, которую душа Рыбы-Молота поначалу приняла за восход солнца. Но по мере приближения контуры восхода изменились – и вместо солнца выплыла пагода Погребенных Волос из Гуанчжоу. Эту пагоду Рыба с Рахилью Исааковной трижды видели по телевизору, причем – в разных программах: о достопримечательностях Кантона, о Сунь Ятсене [13] и о Второй опиумной войне. И вот теперь она снова предстала во всем своем великолепии, а на самой ее верхотуре сидели Гоблин с господином Володарским.

Синхронисты-переводчики мирно играли в нарды, время от времени отвлекаясь на кастрюлю с жарким, не так давно переданную Рыбой посредством зеркала.

– Гоблиныч! Господин Володарский! – беззвучно заорала душа Рыбы-Молота. – Рад! Счастлив безмерно! Ну как вам зайчатинка?

Не отрываясь от нард, Гоблин показал средний палец.

Вряд ли это стало причиной того, что душа Рыбы выскользнула из мехового полога. А выскользнув, понеслась на бреющем вниз.

И – опс, упс, крак! – заняла свое привычное место где-то в районе мозжечка.

А большой и настоящий Рыба-Молот наконец-то вышел из комы и обвел салон частного самолета дракона-олигарха Панибратца бессмысленным взглядом.

– Он очнулся! Очнулся! – с некоторым даже сожалением закричали старшие дети, последние пятнадцать минут стерегущие клетку, в надежде стать свидетелями кончины повара.

В салоне возникло волнение, перешедшее в легкую турбулентность: это человеческие массы стали стихийно перемещаться к клетке с Рыбой.

– Всем отойти на безопасное расстояние! – скомандовал семейный доктор Дягилев.

Старшие дети нехотя повиновались и отошли, увлекая за собой младших, а доктор, наоборот, приблизился.

– Вы меня слышите? – спросил он у Рыбы.

– Слышу, конечно, – после небольшой паузы ответил тот.

– Как вы себя чувствуете, любезный?

– Я в порядке.

– Никаких неприятных ощущений не испытываете?

– Вроде бы нет…

– А меня узнаете?

– Конечно. Вы доктор.

– А себя? – поколебавшись, задал краеугольный вопрос Дягилев.

– Себя тоже.

– Кто вы?

– Повар. А почему я в клетке?

– Меры предосторожности, любезный. В последнее время вы вели себя несколько неадекватно, вот и пришлось…

– А шерсть на мне почему выросла? – севшим голосом прошептал Рыба.

– Думаю, это побочный эффект вакцинации.

– Mierda!!! [14]

– Вы знаете испанский? – безмерно удивился доктор.

– Нет! Stronzo!!! [15]

– Изучали итальянский?

– Вы о чем, доктор? Какой на хрен итальянский?.. О-о, Stuhl!!! [16] Scheiße-Scheiße-Scheiße!!! [17] Pile of shit!!! [18]

Просклоняв модификации «дерьма» на всех европейских языках, за исключением румынского и албанского, Рыба уставился на опешившего Дягилева:

– И что теперь делать, доктор?

– Честно говоря, не знаю… Но будем надеяться…

– Надеяться?! Надеяться?!

Отчаяние Рыбы-Молота было так велико и безгранично, что он принялся биться о прутья клетки и рвать на себе проклятую шерсть. Это оказалось на удивление безболезненной процедурой; более того, шерсть (очевидно, воодушевившись порывом Рыбы) стала выпадать сама, целыми массивами. И пяти минут не прошло, как Рыба предстал перед Дягилевым совершенно голым. Невинным, как младенец, со свежей, слегка тронутой золотистым загаром кожей. Семейный доктор при виде такой неземной красоты покраснел и театральным жестом прикрыл глаза.

– Вы прямо Адонис, – заявил он Рыбе.

– Ну… Это вы хватили, доктор! – Теперь уже смутился Рыба. – На Ахилла с Патроклом я бы еще согласился, но Адонис – это чересчур. Выпустите меня?

– Конечно, конечно…

– И это… Не мешало бы что-нибудь накинуть на чресла! А то тут дети все-таки…

Через довольно непродолжительное время все текущие проблемы Рыбы, связанные с экипировкой и свободой передвижения, были решены. Разомлевший ветеран фармацевтики (по-прежнему смущаясь и краснея) презентовал ему весьма фривольные трусы-стринги с танцующим Джоном Траволтой на гульфике и гипюровую футболку от Джанфранко Ферре. И попытался было всучить еще и украшенные стразами и кружевными вставками брючата от Гуччи. Но Рыба, памятуя о детях, вежливо отказался, предпочтя гуччиевской гомоэротичной разнузданности кондовые, купленные на Черкизоне треники егеря Михея.