Из жизни карамели

Привет нашелся в том же самом месте, где давеча лежали грецкие орехи. Им оказалась коробка конфет ручной работы, которых Рыба за свою долгую жизнь в профессии понаделал немало. Коробка была обвязана красной бархатной лентой с приколотым к ней пластмассовым сердечком. А на крышке имелся выбитый типографским способом логотип: «А.Б.».

Неплохо, неплохо! Надо бы запомнить оформление. На будущее, – подумал Рыба, прежде чем метнуть коробку в Веру Рашидовну.

Тренировки на собачьих носах даром не прошли: коробка упала непосредственно в руки Железной Леди Ямало-Ненецкого автономного округа. Едва взглянув на нее, Вера Рашидовна затряслась, залилась слезами и подняла голову вверх, чтобы проследить начало траектории движения конфет. Естественно – ничего, кроме безоблачного неба, она не нашла. Зачарованный Рыба так бы и наблюдал всю жизнь, как Вера Рашидовна мечется по полю, падает на колени, не щадя колготок, и молитвенно протягивает руки к небесам. Но тут снова проклюнулась сеть PGN:

«ЗАХЛОПНИ ХАВАЛЬНИК, ИДИОТ! НАШЕЛ ВРЕМЯ ПЯЛИТЬСЯ! И ПОТОРОПИСЬ НА БОРТ – ОПОЗДАЕШЬ!»

Рыба вздохнул, скрипнул зубами и, махнув напоследок Вере Рашидовне невидимым крылом, устремился в сторону «Ил‐86».

Его новейшей конструкции планер едва успел юркнуть в щель между фюзеляжем и люком, как тот с лязгом захлопнулся. Почти сразу же послышался шум заработавших двигателей, и «Ил‐86» покатился по взлетной полосе.

Поболтавшись некоторое время под потолком, Рыба (помимо воли) спланировал в клетку с самим собой – все еще волосатым и находящимся в коме. Вопреки опасениям Рыбы, прохождение плотных слоев тибетской шерсти прошло плавно и без травматических последствий. Но планер, который он уже успел обжить, самоликвидировался, и Рыба оказался в непонятном и совершенно незнакомом месте. К тому же тьма в нем была такая, что глаз выколи. От ужаса у Рыбы похолодели несуществующие конечности, а вслед за ними – несуществующее тело и несуществующая голова. Что придало мыслям неожиданное направление: он находится ближе к северу, чем к югу. И ближе к востоку, чем к западу.

Полярная ночь! – осенило Рыбу, и он тут же переключился на размышления о том, что если уж здесь есть полярная ночь, то есть и полярный день, и просто день. Нужно только выбрать направление поюжнее и позападнее.

Но выбрать направление в кромешной темноте не удалось, а несуществующая физическая оболочка холодела все больше.

Так и есть.

«Пипец котенку», как любила выражаться Рахиль Исааковна.

Тот, большой и настоящий Рыба-Молот, наконец-то окочурился, как и предрекал семейный доктор Дягилев. Он окочурился, и сейчас полным ходом идет трупное окоченение. И маленький и ненастоящий Рыба-Молот, а попросту – девятиграммовая душа настоящего, с минуты на минуты тоже отлетит! Бедная, бедная Вера Рашидовна… Она никогда не узнает, что бедный, бедный Рыба помер! И никогда не принесет букетик пармских фиалок на его могилку. Да и сама могилка, скорее всего, будет безымянной, с покосившимся крестом из необработанных, наспех сколоченных сосновых досок. В досках поселятся короеды, проволочники, ложнопроволочники и долгоносики. И именно они станут новой семьей Рыбы-Молота.

Новой и вечной.

От жалости к самой себе девятиграммовая душа Рыбы-Молота едва не заплакала.

И тут где-то вдалеке зазвучали серебряные колокольчики.

Вот оно!.. Музыка сфер, намекающая на то, что время вышло! Прощай, душенька Вера Рашидовна! Прощайте Кошкина, Рахиль Исааковна, сестра Рахили – Юдифь и змея-бортпроводница! Прощайте, официантки Катюха, Надюха, Варюха и Сабина Робертовна! Прощайте, посудомойки Ирода и Мавлюда, наше вам с кисточкой за мимолетный, но вполне качественный секс! Прощайте, безымянная уборщица из туапсинского летнего кафе, безымянная проводница поезда «Санкт-Петербург – Брянск», безымянная сотрудница библиотечного коллектора Петроградского района – минет был вполне на уровне!.. И ты, так и не встреченная Изящная Птица, – прощай! Прощай и не поминай лих…

Звук колокольчиков между тем приблизился вплотную, а вместе с ним приблизились как минимум три собачьи упряжки. Ими управляли суровые ездовые с мужественными и открытыми, способными на любой подвиг лицами. Ездовые, подхватив душу Рыбы-Молота, усадив ее на нарты и укрыв меховым пологом, понеслись вроде бы вперед и вроде бы вверх.

Духи нгылека!

Это было не что иное, как духи нгылека, преображенные до неузнаваемости величайшим романом воспитания всех времен и народов – «Два капитана». От дымных волков и оборотней с оскаленными рожами не осталось и следа, что еще раз подтвердило тезис о великой силе печатного слова. В которой Рыба-Молот не сомневался еще со времен бесплодных попыток одолеть «Чайку по имени Джонатан Ливингстон».