После магазинчика они еще долго шатались по городу, ломились в какие-то двери, подожгли помойку, едва спаслись от стаи бродячих собак, разбили несколько подвернувшихся под руку носов и окон и зачем-то полезли купаться в фонтан, называвшийся «У трех муксунов». Солировал в этом заплыве Молот, страстно обнимавший изваяния ни в чем не повинных рыб и кричавший что есть мочи:
– Братья! О, мои братья!..
Николаша же, обратив свой взгляд строго на юго-запад, туда, где за тысячи километров заседал, по его мнению, политсовет партии власти, орал:
– Кто эти люди, которые запрещают нам ковыряться в носу?!
Это была последняя фраза, которую зафиксировал Рыба-Молот, прежде чем разум его померк и наступила темнота.
Глава третья
…Это было самое диковинное пробуждение в жизни Рыбы-Молота.
Во время всех без исключения прошлых пробуждений он всегда знал, где и с кем находится. Утренний ландшафт соответствовал вечернему, то же можно было сказать о женщине рядом. Как правило, речь шла о собственной квартире, собственной кровати и собственной женщине Рыбы, а ночевать вне дома и на всю катушку использовать случайные связи он терпеть не мог. В обычных обстоятельствах на едва продравшего глаза Рыбу сразу же накидывалась толпа самых разнообразных, никак не связанных между собой мыслей:
• не пора ли менять долларовую заначку на заначку из английских фунтов, евро и юаней?
• не пора ли менять работу?
• не пора ли менять страну проживания?
• не пора ли менять рубашку или сегодня еще можно походить во вчерашней?
• не пора ли менять зубную щетку и пасту заодно?
• не пора ли совершить что-нибудь такое (этакое), что заставит жену посмотреть на него другими (восхищенными и изумленными) глазами?
В силу инертности и прикладного характера Рыбьего мышления большинство из этих вопросов не находили ответа, а решались только незначительные – насчет рубашки и зубной щетки с пастой. И то не сразу, а после длительного обдумывания в туалете, ванной и за кухонным столом.
В это утро все было по-другому
Хотя бы потому, что, проснувшись, Рыба-Молот не обнаружил у себя в голове ни одной мысли, даже самой ничтожной. Причинно-следственные связи, идентификация личности, воспоминания – все оказалось стертым, сорвавшимся с якоря и унесенным в открытый океан в неизвестном направлении.
Оп-паньки, да это же всемирно известный Дзэнатан… тьфу ты, холера!.. Джонатан Ливингстон! Привет тебе, привет!..
Поглазев на океан еще немножко, Рыба заметил наконец живописную группу божьих тварей, резвящихся на волнах аккурат под чайкой Джонатан Ливингстон. Рептилии? Пресмыкающиеся? М-м… млекопитающие? Да нет же, это рыбы!
Ры-бы!
Рыб было ровно четыре штуки – три муксуна (привет вам, привет!) и еще одна, напоминающая акулу, со странной головой в виде кузнечного молота.
После самоидентификации дела пошли веселее: Рыба вспомнил, что зовут его Александр Евгеньевич Бархатов, что ему тридцать пять лет от роду, что его первой женой была Кошкина, а второй – Рахиль Исааковна, что армяне – древний библейский народ, что рафинированное подсолнечное масло не годится для салатов и лучше заправлять их оливковым; что живет он в Питере и только что покинул его и уехал…
Куда это он уехал?
В «муркину задницу», как говаривала Кошкина, или, по-простому, в город Салехард, где нет даже железнодорожной станции, зато есть много водки, кривоногие продавщицы, горящие помойки и шаманы, способные струей из своего пениса столкнуть с орбиты любую зазевавшуюся звезду.
Скудные мысли о Салехарде особой радости не принесли, и Рыба-Молот попытался задвинуть их в дальний угол, заслонить другими – об Изящной Птице.