Исчезновение чумработницы Ханытпек оказалось главной, но не единственной новостью выпуска. Далее были детально освещены три пьяные драки, поножовщина в общежитии рыбоконсервного завода, кража магнитолы из салона автомобиля «Москвич‐2141», кража оленьей упряжи и потеря документов в маршрутке. Рыба-Молот ждал, что будут упомянуты его собственные полууголовные деяния, – ничего подобного!..
Потеряв интерес к телевизору, он сосредоточился на созерцании железной дороги. Маленькие тепловозы тащили маленькие вагоны, маленькие семафоры переключались с красного на зеленый и наоборот, маленькие шлагбаумы исправно поднимались и опускались. Картинка была до того ладной, веселой и идиллической, что Рыбе в какой-то момент захотелось уменьшиться до размеров малюток-охотников, оседлать тепловоз и мчаться по кругу, приветствуя всех радостным гудком.
Зато в тихом вое, который неожиданно раздался из дальнего угла «детской», радости не ощущалось. Спустя секунду к вою присоединился методичный глухой стук – как будто кто-то невидимый выискивал под персиковыми обоями «Винни-Пух и все, все, все» что-то ценное. Заинтригованный стуком Рыба перелез через кучу мягких игрушек и осторожно, стараясь не нарушить график работы железнодорожного транспорта, пополз к другой куче игрушек, лежавшей в противоположном углу. Оттуда и раздавались все вышеозначенные звуки.
За гигантским плюшевым слоном в слюнявчике и пантерой с усами из рыболовной лески Рыба-Молот обнаружил мужа работодательницы, потомственного шамана, депутата Городской думы и вчерашнего своего собутыльника Николашу. Николаша выл и с чувством бился головой об стенку. При виде Рыбы-Молота он замолчал и оставил стенку в покое.
– Ты кто? – спросил он у Рыбы после секундного замешательства.
– Рыба-Молот. Повар. Мы вчера водку пили…
– А я кто?
– Николаша.
Просветления, на которое (произнося имя депутата) рассчитывал Рыба, у Николаши не наступило.
– А еще кто?
– Больше никого, – сказал Рыба, оглядываясь по сторонам. – Здесь только мы с тобой.
Николаша затряс головой и даже попытался оторвать ее от шеи, ухватившись обеими руками за черные жесткие волосы.
– Голова болит? – Голос Рыбы был полон сочувствия.
– Что такое «болит»?
– Болит – значит больно.
– А-а… Наверное, болит. – Николаша повалился на бок и стал шептать что-то бессвязное и неудобоваримое вроде «нгылека».
«Опять шаманствует, – решил про себя Рыба, – только бы
– Нгылека! – еще раз требовательно повторил Николаша. – Куда подевались, гады?!
– Понятия не имею… Ну, вспомнил меня?
– Рыба-Молот. Повар. Мы вчера водку пили… А я кто?
– Николаша.
– А еще кто?
– Только мы вдвоем… Ну и еще этот… Ваня из магазина. Но он так… Сбоку припека, только компанию поддержал.
То ли от упоминания меченого Вани из магазина, то ли от общего нездоровья Николашу вывернуло прямо на пол.
– Это что такое? – Поморщившись и вытерев рот пантерой, Николаша указал на отвратительного вида и запаха жижу с кусками корнишонов и непереваренной колбасы.
– Блевотина. Ты что, не блевал никогда?
– Нет.
– Ну, соображай быстрее! Ты – Николаша. Депутат Городской думы. А я повар. Вчера приехал из Питера, буду у вас работать. В ресторане у твоей жены, Веры Рашидовны. Вспомнил?
Имя жены произвело ни с чем не сравнимый эффект.
– Верка! – замычал Николаша и снова попытался оторвать себе голову. – Верка меня живьем сожрет. Обещал ведь ей… расписку писал… Ни-ни, в рот ни капли… Вспомнил! Ты повар из Питера.
– Точно! – обрадовался Рыба.
– Будешь у нас работать, если подойдешь.
– Точно!
– А зачем ты меня напоил?
– Ты сам меня напоил.
– А почему это ты со мной на «ты»? С депутатом Городской думы?
– Так мы вроде пили с тобой на брудершафт.
Николаша бросил наконец сражаться с собственной головой и напустил на себя надменный вид:
– Что-то не припомню.
– Да неважно… Я тоже могу не вспоминать.
– И не вспоминай.
– Остальное тоже не вспоминать?
– Остальное – тем более. Не было ничего.
– Не было так не было, – согласился Рыба. – А чего не было?
– А ничего. Просто говорили о наболевшем. О судьбах Родины. Это если Верка докапываться начнет. Понял меня?
– Что уж тут не понять…
Не успел Рыба-Молот закончить фразу, как Николаша дернулся всем телом и забаррикадировался слоном, при ближайшем рассмотрении оказавшимся одного размера с депутатом.
– Чую, Верка идет по наши души!.. Давай, отползай! Ты меня не видел, а я тебя.
И правда, не прошло и минуты, как в детскую ворвалась Вера Рашидовна.
Белокурые волосы Веры Рашидовны клубились, как грозовые тучи, рот свело в немом крике, а глаза нестерпимо сверкали и метали молнии. Больше всего Вера Рашидовна напоминала сейчас вступившую на тропу войны греческую богиню Афину Палладу или (исходя из итальянской составляющей ее фамилии) – римский аналог Афины – Минерву.