Из жизни Ксюши Белкиной

Как быстро бежит время, когда его совсем не торопишь, когда до конца отпуска остается совсем чуть-чуть, и обнаруживаешь вдруг, что ничего не успелось и не сделалось и не довелось до конца… И вот уже листопад с каждым днем все заметнее, и каждый вечер холоднее предыдущего, и запахи осени не едва уловимо, а совсем уже по-хозяйски врываются в открытую балконную дверь! А через каких-то три дня опять наступит первое сентября – уже двадцать пятое по счету первое сентября в ее учительской жизни…

Анюта отошла от окна, открыла дверь большого платяного шкафа, задумчиво уставилась на развешенный на редких плечиках скудный учительский гардеробчик. Блузки, юбки, строгие костюмы в черно-серых мышиных тонах… Наверное, все это уже неактуально и не модно, зато как удобно! И чувствует она себя в этих вещах всегда комфортно и уютно! И самоутверждаться через шмотки тоже, как и Дашка, никогда не хотела! Хотя кто его знает, хорошо это или нет? А может, у них с дочерью просто женское начало отсутствует? Или чувство шмоточного соперничества атрофировалось в одночасье? Она вот, например, никогда не понимала ужаса молодых коллег-учительниц по поводу одинаковости или повторяемости нарядов. Ну, пришли в школу в одинаковых блузках – в чем трагедия-то? Нет, она, конечно, ничего не отрицает, наверное, есть в этом какой-то повод для женского конфуза, но вот какой – никто вразумительно так и не смог ей его растолковать… Надо у Динки как-нибудь спросить, что она по этому поводу думает! Хорошая, кстати, тема для беседы, а то бог его знает, о чем с ней вообще можно разговаривать… И вообще, странная она какая-то! Ходит по квартире, фыркает на всех, а иногда так посмотрит презрительно, будто не она у них живет вот уже вторую неделю, а они с Дашкой к ней в гости приехали из дальней провинции. И время проводит исключительно однообразно, как по кругу ходит: или красится и завивается перед зеркалом в ванной, или рассматривает себя всю, с головы до ног, перед большим зеркалом в гостиной… Такое чувство, будто отсидится здесь, ранки залижет, перышки почистит – и опять поминай как звали, улетит в поисках того, который «с прикидами, баблом и тачками»… Права, права Дашка, обязательно надо с Кирюшкой поговорить! Сколько она будет над ним издеваться-то? Вот прямо сейчас пойдет и поговорит, пока Дины нет. Домой уехала – «взять одежду для ранней осени». Интересно, а дойдет дело до «одежды для поздней осени» или опять исчезнет, как обычно?

Анюта захлопнула дверцы платяного шкафа и решительно направилась в Кирюшину комнату. Тихо просунув голову в открытую дверь, спросила в спину сидящего за компьютером сына:

– Кирюш, можно мне немного вмешаться в твою личную жизнь, а?

– С чего это вдруг? – повернулся к ней с улыбкой Кирилл.

– Ну, приспичило мне… Так можно? – улыбнулась она ему в ответ, входя в комнату.

– Попробуй, раз приспичило… О чем речь пойдет? О Динке, что ли? То-то я смотрю, Дашка на меня фыркает… Я тебя слушаю очень внимательно, мамочка!

– Кирюш… Ну в самом деле, сколько это будет продолжаться? У тебя что, мужского самолюбия нет? Она же не любит тебя!

– Почему ты так решила, мам? – глядя улыбчивыми и теплыми синими, как у Дашки, глазами, спросил Кирилл. – В том-то и дело, что любит…

– Да о чем ты говоришь, Кирюша? – начала горячиться Анюта. – Как же любит, если сбегает все время к другим? А ты потом страдаешь…

– Да нет, мам, не страдаю я. Наоборот, жалею и сочувствую!

– Как это? Не понимаю…

Кирилл замолчал надолго, отвернувшись к окну и сильно наморщив лоб, словно досадуя на материнскую непонятливость. Потом тихо начал говорить, так и не отрывая взгляда от заглядывающих в окно мокрых тополиных веток с повисшими безвольно под дождем листьями: