Из жизни военлета и другие истории

Все эти толки — сплетни, а какая партия не живет такими вот байками, были далеки, как мы знаем, от действительности. Владимир Ильич ни в какой ссылке не пребывал, тем не менее, костюм твидовый использовал на благо семьи и революции, а Зелика недолюбливал и раз даже раздраженно Григорию (Зиновьеву) сказал: вот этого мелочного Залмана прошу ко мне не допускать. Не до него. От него только испорченное настроение.

Но Зелик к вождю и не рвался. Работал себе в аналитической сфере политэкономики и любил свою Рахиль и дочь Лию.

Как показывает практика, жизнь на земном шаре состоит из семьи.

Семья же крепка, когда муж любит жену. А уж еврейские мужья жен своих любят беззаветно. Чему подтверждением служит следующий диалог в одесском трамвае:

«Скажите, Рувим, миром правят евреи или все-таки их жены?»

Так Зелик стал в Мамонтовке жить себе тихонько, но за политикой партии посматривал. Да как иначе. Партия вытворяла подчас совершенно непредсказуемое. Хотя, при чем партия. Главное — это рулевой. Уж кто-то, а сотрудники института мирового хозяйства понимали это отлично. И где рулевой. И даже — куда рулит.

А «номера» начались сразу после окончания военных действий. Это политически правильный ход. Завинчивать нужно сразу, не боясь сорвать резьбу.

Рулевой резьбу сорвать не боялся, довоенные годы показали — «резьба выдержит».

Поэтому 1946 год и стал годом начала заморозков. В этом году открылось дело авиаторов. Оказалось, что масса самолетов, поставляемых на фронта отечественной войны, выходили в бой с большими недоделками. Перкаль отрывался от крыльев — плохой клей. Радиостанции не работали. И многое другое. В 1946 году Жукова перевели в Одесский военный округ.

В этом же году «партия» обрушилась на журнал «Звезда и Ленинград».

И, конечно, следующий шаг-безродные космополиты.

А к Зелику лично пришла беда. Огромная. Такая, что через несколько месяцев после заболевания его любимой Рахили Зелика в поселке Мамонтовка узнавали с трудом.

Врач «кремлевки», к которой была прикреплена семья Зелика, сказал честно. Болезнь его супруги неизлечима, ее мало знают. Уход и забота — единственное, что скрасит последние годы жизни. С тем Зелик от врача и уехал.

* * *

Через несколько дней «Эмка» остановилась у домика Зелика. Военный Зелику был знаком. Он иногда через него передавал срочные материалы для товарища Сталина. Был этот человек начальником охраны Иосифа Виссарионовича — Николай Власик.

Зелик предложил чаю и решил сразу отказаться от анализа международного капитала. Уж давно ничем не занимается. Шьет. Да и жена тяжело больна. Не до исследований.

Генерал-майор сказал, что про жену знает. Ему из Кремлевки доложили. А дело у него вот какое.

— Не буду темнить и крутить, не в моих это правилах, Залман Нахумович. Надо для товарища Сталина сделать несколько кителей и брюк к ним. Два кителя — демисезонных и один — летний. Но! Все кителя — фельдмаршальские. Вот, передаю фотографии. Привезу завтра материал и всю фурнитуру. Есть же одна особенность, помимо особой секретности. Ну, в тебе и товарищ Сталин, и я уверены. То, что ты до сих пор свою ругань с Лениным не рассказал никому, это дорогого стоит. Поэтому с секретностью все ясно. Но вот с размерами кителей и брюк придется повозиться.

Товарищ Сталин саму идею пошива одобрил. Но напрочь отказался от измерения. Я понимаю, Зелик, твои возражения, но сделать ничего не могу. Если уж упрется, то намертво. — Власик тяжело вздохнул.

— Поэтому я предлагаю: замерь меня, запиши вот в этот блокнот. Я уговорю товарища Сталина и проведу измерения по твоей схеме. А дальше уже твоя работа.

— Но, товарищ Власик. Это почти невозможно. Есть много нюансов: сутулость, например. Кривизна ног. Шея. Воту товарища Сталина одна рука повреждена. И еще что появится, я знаю?

— Зелик, давай не будем спорить, приступай, все запиши, и будем работать. Нет таких крепостей…

— Да знаю, знаю. Но вот один пример.

В Москве, в Кремле в 1919 году Ленин меня увидел на конференции, отозвал и так зло говорит: из-за вашего паршивого гульфика у меня все время головные боли. Надя уже там, в ширинке, все распорола, и стало полегче, но неудобство осталось. Был бы на моем месте Троцкий или этот Джугашвили, вам бы, голубчик, точно несдобровать. Скажите спасибо моей большевистской выдержке.

Вот, товарищ Власик, где гульфик, а где голова. Я это рассказываю, товарищ Власик, впервые. Это был 1919 год. А теперь 1947. Я боюсь, ежели с гульфиком или с чем еще будет неудачно, я выговором не отделаюсь.

Зелик с Власиком посмеялись. Затем Власик попросил рассказать всю это историю с костюмом для Ильича. И долго смеялся.

— Обязательно расскажу товарищу Сталину. Ну, я уехал, не волнуйся, все будет хорошо.

Однако Зелик волновался. Есть в постройке мундира, и особенно брюк масса мелких нюансов. И вовсе не гульфик, хотя и это важно.

Но нужно учесть все. И сутулость, и шею, и живот. А ноги. А руки.

Зелик начинал заводиться и нервничать. Размер обшлага. Каким ему быть? А припуск на швы. Это ведь зависит так же от сукна. А раскрой воротника. Ведь нужно видеть все самому и только самому.