Изабелла Баварская

Коннетабль, совершивший ошибку, все бы отдал сейчас, чтоб исправить ее, да одного только мужества было мало; он был окружен со всех сторон, но смело глядел в лицо врагу. Сломав свое, копье и шпагу коннетабля, он отстегнул от седла один из огромных мечей с двойной рукояткой — сегодня нам кажется, будто их ковало для себя некое племя гигантов, — и, размахнувшись, стал наносить удары, и все, кого касалось страшное лезвие, падали, словно подкошенные. Маршал Бусико тоже бросился в самую гущу врага; словно косилка в поле, прокладывая себе дорогу и не заботясь о том, подымались ли за ним новые полчища, он продвигался вперед, производя вокруг себя страшное опустошение. Сир де Куси устремился навстречу неверным, вооруженным дубинками, они орудовали ими не хуже, чем дровосек топором, но сира де Куси надежно защищали доспехи, и на удар, причинявший ему лишь легкую боль, он отвечал ударом, оставлявшим смертельную рану. Оба де Ла Тремуй шли бок о бок, и сын отражал удары, сыпавшиеся на отца, а отец — на сына; у того ранило лошадь, и в то время, как он пытался высвободить ногу из стремени, отец загораживал его своим щитом и, подобный разъяренной львице, защищающей своих детенышей, отсекал руки, тянувшиеся к его сыну и пытавшиеся схватить его; а сын, высвободившись наконец из-под коня, стал колоть концом шпаги лошадей, и прежде чем упавший всадник успевал встать, отец приканчивал его. Мессир Жак де Хелли, промчавшись кровавой дорогой битвы, очутился по ту сторону вражеского крыла. Он мог бы вверить жизнь своему стремительному Тадмору и бежать за Дунай, оставив позади врага; но когда он поднял голову и увидел среди врагов немногих уцелевших своих товарищей, привставших на стременах и возвышавшихся над неверными, как редкие колосья пшеницы в поле ржи, он бросился назад, туда, где шел бой. Ловко орудуя шпагой, он оказался вскоре рядом с графом Невэрским; его лошадь убили, но, исполняя свой долг главнокомандующего, граф подавал всем пример, вокруг него валялась груда мертвых тел. Завидев де Хелли, граф, вместо того чтобы попросить о помощи, крикнул:

— Как французское знамя? Надеюсь, оно вздымается все так же гордо?

— Да, — отвечал Жак, — оно все так же гордо реет на ветру, и вы сами убедитесь в этом, монсеньер.

Он спрыгнул на землю и предложил графу своего Тадмора. Тот отказывался, но де Хелли сказал:

— Монсеньер, вы нам глава, ваша смерть будет означать смерть армии, от имени всей армии я прошу вас сесть на коня.

Граф Невэрский уступил просьбе, и стоило ему вдеть ногу в стремя, как он тотчас же увидел Жана Венского, тот дрался так, как только может драться человек. Граф Невэрский и сир де Хелли немедленно пришли ему на помощь, доспехи на нем были поломаны, из глубоких ран струилась кровь, с ним было не больше десяти рыцарей. Уже в пятый раз менял он лошадь, и пять раз его считали мертвым; знамя падало у него из рук; но он вновь и вновь поднимался, поддерживаемый товарищами, и громкие крики приветствовали повергнутое и вновь взмывавшее знамя единоверцев.

— Монсеньер, — сказал он, завидев графа Невэрского, — настал наш последний час. Нам суждено умереть, но лучше умереть в муках, чем жить богоотступником. Да спасет вас бог, с нами святой Иоанн и божья матерь, вперед!

И он бросился в самую гущу неверных, и упал в шестой раз, теперь уж навсегда.

Так была проиграна битва, так погибли французские рыцари. Венгры, даже не начав боя, тут же обратились в бегство, однако предательство не спасло их. Турки были быстрее и, настигнув их, учинили дикую расправу. Из шестидесяти тысяч человек, которыми командовал король, уцелело только семеро, среди них и он. Ему повезло: вместе с властителем Родоса Филибером де Найак им удалось спастись на венецианском судне, которым командовал Томас Муниго и которое доставило Филибера де Найак на Родос, а Сигизмунда — в Далмацию.