Нас часто призывают избавиться от ментальной шелухи – всех тех слоев личности, которые выглядят «ложными», наносными, – и добраться до истинного «я». Нам говорят, что подлинное ядро личности прячется под этими напластованиями, а определение своей сущности и жизнь в соответствии с ней сделает нас счастливыми. Звучит разумно, не правда ли? Но как узнать, что ты добрался до себя настоящего? Существует ли способ это определить? Еще не изобрели реалометр, который сообщал бы, что мы наконец достигли этой цели.
Существует и другая крайность: что, если под всеми этими слоями нет никакой подлинной сущности, а «я» – это только то, что мы без устали изобретаем сами в течение жизни? С этой точки зрения выходит, что «я» – всего лишь история (или истории), которую вы рассказываете себе сами.
Мы начинаем писать историю своего «я» еще в детстве, когда близкие говорят нам, кем мы являемся по отношению к другим людям. Еще малышами мы слышим, как они твердят нам: «Я мама», «Я папа». «Кто такой _____ (красивый, сильный, счастливый) малыш? Ты!»
Взрослея, мы учимся отличать себя («я») от других («ты», «он», «она», «они»). Сами того не замечая, мы приклеиваем к этому «я» ярлыки: «Я плохой танцор», «Я чувствую себя неловко в обществе», «Я единственный ребенок», «Я хороший ученик». Это нормально. Каждый раз говоря о себе или другом человеке, мы последовательно добавляем характеристики к «своему» и «его» портрету, к своим и чужим возможностям. Это происходит постоянно – просто мы этого не замечаем.
По сути, в этих историях нет ничего плохого. Тем более что они неизбежны. Но есть и обратная сторона медали. Истории начинают ограничивать нас, когда мы не замечаем, что они всего лишь наши попытки понять себя и донести это понимание до окружающих. Мы полагаем, что они отражают суть, некую непреложную истину, хотя это вряд ли им под силу. Мы воплощаем их в жизнь, замыкаясь в рамках, которые они задают. Так истории становятся самоисполняющимся пророчеством.
Возьмем, к примеру, историю «Я социально неадаптивный». Скажем, вам присуща некая социальная тревожность и налаживание связей в коллективе дается с трудом. В результате вас бросает в пот и вы говорите неуместные вещи в неподходящее время.
О чем эта история умалчивает, так это о случаях, когда вы не испытывали проблем с социальными связями. Возможно, вы даже не обратили на эти ситуации внимания. Или сняли их со счетов, приняв за некое отклонение, а не норму. К тому же «социально неадаптивный» – характеристика, которую дает наблюдающий со стороны. А вы понятия не имеете, что думают другие. Человеку, испытывающему тревогу от пребывания среди людей, свойственно накручивать себя в размышлениях о том, что думают о нем другие.
Ограничения подобного рода сильно повлияли на меня (Мэтта) в юности. Именно по этой причине я научился легко «делать первые шаги» навстречу понравившимся мне людям только после окончания колледжа. В средней школе мне порой представлялся случай поцеловать девочку. Она нравилась мне. Я нравился ей. Мы были одни. Ни у кого на лице не пылал чудовищный прыщ. У меня ничего не застряло в зубах. У нее тоже. Ни один из нас не носил брекетов. Иными словами, ничего не препятствовало поцелую. Все было просто идеально!
Тем не менее, несмотря на все шансы, я редко кого-либо целовал. Всякий раз, когда обстоятельства благоволили поцелую, моя «история» начинала дышать мне в спину: я не могу этого сделать. Я не тот парень, который способен на первый шаг.
Бывали случаи, когда девушки ждали, что я их поцелую, а я просто ничего не делал. Позже я узнавал, что они очень злились на меня за это. Наверняка они думали: «Что со мной не так? Почему он меня не целует?» Однажды в летнем лагере, наутро после ночи, которую мы смущенно просидели на пороге моего домика – и совершенно точно не целовались, – девушка подлетела ко мне – пар из ушей – и припечатала поцелуем. А потом ушла и больше никогда со мной не заговаривала. Я слишком зациклился на своей «истории», чтобы быть с ней. И упустил блестящую возможность для первого поцелуя.