Избегнув чар Сократа…

– Твоя очередь! – закричала девочка. – Я и в прошлом, и в позапрошлом, и всегда на все смены. И в интернате по году! Пусть он едет. Мама!

– Он старший, он мне помогает, – терпеливо разъясняла мать. – В городе никого нет, мороз, все по домам. Что хорошего? А там лес, режим, коллектив…

– А почему он с тобой на море был, а я нет?

– Откуда ты знаешь? – врасплох проговорилась мать.

– Знаю, – слезы ее покатились градом. – Не поеду в лагерь, не поеду, пусть он едет! Мне плохо там, всегда плохо… Я хочу на море! Там паруса!

– Какие паруса? Что ты выдумываешь?

– Я хочу на море!

– Ну, довольно! – мать хлопнула по столу ладонью. – Вечно все испортит, ослица упрямая. Неси на кухню без разговоров!

Зеркало вновь отразило пышное платье, сомкнутые губы, стопку посуды в тонких руках.

В комнате стало тихо. Сын сочувственно посмотрел на мать.

– Детский сад.

– Не говори, – вздохнула она.

Ей было неловко. Дочь была права, мать не могла не понимать этого взрослым искушенным умом. Она очень старалась быть ей хорошей матерью, но сын словно перехватил ее любовь. Они с ним были очень похожи, одно лицо, одна душа, и понимали друг друга без слов. Сын и сейчас помог ей.

– Пришей мне эмблему, пожалуйста, – попросил он.

– Я же пришивала.

– А я теперь за сборную выступаю.

– О-о, – удивилась она. – Давно ли?

Вошедшая девочка взялась было за блюдо, на котором уже лежали чайные ложечки, салфетки, сметенные со скатерти крошки и фантики, но передумала и присела на стул, слушая их беседу, покачивая золотистой головой с прижатыми к щекам ладонями. Сама она еще не умела поддерживать разговор так уверенно и долго, как взрослые. Обида, как часто у детей, прошла, разве что на самом донышке оставалась едкая трещинка. На колени к ней прыгнула кошка.

– А знаешь, – говорил матери подросток, – я договорился на почте разносить телеграммы в рождественские каникулы. За деньги. Мы с Андреем ходили и нам не отказали.

– Попробуй, – кивнула женщина. – Мне нравится твой Андрей.

– Мне тоже – произнесла Аня, отрешенно глядя перед собой. – У него такие чувственные губы.

– Какие? – оглянулись разом мать и брат.

Застигнутая врасплох, девочка растерялась, заметалась, покраснела как рак.

– Я… я хотела сказать "чувствительные", ну, крупные, чуткие, – залепетала под их взглядами.

Зажав ладонью рот, Юрка выскочил в коридор, уронив стул.

– Я погоняю… на стадионе, – проронил оттуда, быстро выкатывая снегокат на лестницу. – Анька! Ду-ре-ха! Ха-ха-ха!