Избранная демоном (СИ)

— Я помогу тебе, чем смогу, розовая красавица, — ответили мне, и в голосе человека зазвучали стальные нотки. — Если двое предложат за тебя одинаковую цену, я позабочусь, чтобы тебя купил тот газдэ, кто будет добрее. На этом все, пери.

— Но мои родные, — прошептала я. — Они заплатят столько, что ты… ты не можешь представить.

— Могу, пери, — ответил человек. — Так же, как могу представить, сколько времени и денег уйдет на то, добраться до этой твоей Вершины мира. Я не говорю об опасностях, подстерегающих на пути. И не факт, что тебя там ждут.

— Ты не понимаешь, — запротестовала я. — Я принцесса.

— Будь ты хоть тсари, в рабстве все равны, — отрезал человек. — Ты — моя собственность, не забывай свое место. Ты могла быть кем угодно в прошлом, но сейчас ты всего лишь рабыня, имущество газдэ Мулея. Я выделяю тебя из пленных и запретил своим людям трогать тебя, и даже сам поил водой и бульоном, пока ты была в бреду. Но это потому, что я получу за тебя большие деньги.

— Ты не можешь продать меня, — ошарашенно проговорила я. — Я не рабыня. Я свободна.

— Ты была свободна до того, как попала в рабство, — терпеливо поправил меня человек, пожимая плечами. — Больше ты ничем не отличаешься от остальных рабов.

Он поставил мне на колени грубое глиняное блюдо с зачерствевшими лепешками.

Слабыми, непослушными пальцами я принялась брать по одной, макать в остатки бульона и отправлять их в рот.

Мулей смотрел, как я ем.

— Ты идешь на поправку, — удовлетворенно сказал он.

Я доела и откинулась на тюк, который Мулей подложил мне под спину.

— Пить, — попросила я, и, когда Мулей подал кружку с водой, жадно осушила ее.

Только сейчас я опустила взгляд и поняла, что на мне грубая холщовая рубаха голубого цвета и шальвары из той же ткани.

Мулей хмыкнул, заметив мой взгляд.

— К этому я не имею никакого отношения, — сказал он. — Да, мне, как любому уважающему себя торговцу, полагается любить деньги больше, чем женскую плоть. Но если бы пришлось самому омывать тебя и одевать, вряд ли сдержался бы.

— Неужели меня касались твои люди? — воскликнула я, часто моргая.

Мулей запрокинул голову и расхохотался, отчего его короткая бородка затряслась. Смеялся человек долго и с удовольствием.

— Ты забавная, Рахат, — наконец, отсмеявшись, сказал он. — Это хорошо. Газдэ любят веселых рабынь. А уж если это пери… Готов поспорить, ты не достанешься даже такому же богатому торговцу, как я. Тебя купят в гарем благородного газдэ, может, даже вельможи…

Пальцы Мулея подрагивали при этих словах, словно человек уже считал прибыль.

— Да своим недоумкам я не позволил бы даже заглянуть в эту повозку. Как оказалось, деньги они любят меньше моего… Нет, прекрасная пери, твое коралловое тело, созданное для ласк благородного газдэ омывали другие рабыни, которые едут с тобой в этой повозке. Они же поили тебя водой, ставили мокрые компрессы на лоб и докладывали о твоем состоянии.

— Долго я спала? — спросила я, и мне показалось, что мне снилось, как что-то влажное скользит по моему пылающему телу и я прошу еще. Осознав сказанное Мулеем, я добавила: — Какие рабыни?

— Трое суток, — ответил Мулей. — И не просто спала, пери, бредила, металась в лихорадке, звала на помощь то ли Арона, то ли Ягата… из твоего бреда было не разобрать. А ухаживали за тобой те твои сестры, что едут с тобой в одной повозке, или как вы называете друг друга.

— Где же они сейчас? — спросила я.

Мулей пожал плечами.

— Где и положено. Сейчас же привал.

Я охнула, а Мулей пожал плечами.

— Пери потому так ценятся на невольничьем рынке, что раз попробовав соитие, они уже не могут без него. Так что я и мои люди оказываем твоим сестрам услугу, Рахат. Не будь мы столь щедры к прелестям демониц, им пришлось бы худо.

Я не нашлась, что возразить, потому что то, что говорил Мулей, было ужасно. Пери создана, чтобы дарить наслаждение хозяину своей жизни, могучему, благородному воину. Быть украшением его сада, его силой и гордостью. Для того ли мои сестры обучались искусству любви, изучали науку страсти, посвящали свои жизни матери Анахите, чтобы ублажать грязных потных людей с желтыми и гнилыми зубами по дороге на невольничий рынок?

— Вы не можете так поступать с пери, — слабым голосом проговорила я. — Это бесчестно.

Мулей задумчиво пожевал губами, глядя на меня. Глаза его похотливо заблестели.

— Спи, — сказал он. — Набирайся сил. А мне пора, а то привал скоро закончится.

С этими словами он поднялся, вытянул мягкий тюк у меня из-под плеч и бросил его рядом. Я обрушилась на топчан, веки сами собой закрылись.

Я смогла забыться неглубоким, тревожным сном.

Мне снилось, что стою в Святилище Матери, на коленях перед нефритовым столпом и отчаянно молю богиню о милости. Но статуя остается тусклой, словно погрузилась в глубокий сон. Мать слепа и глуха к моим мольбам. Должно быть, оттого, что я одна на площади и мой голос слишком слаб, чтобы она могла меня услышать.

— Услышь меня, Анахита! — плачу я. — Яви свою милость!

Мой голос катится эхом над пустой площадью. Я опускаюсь на теплые золотые плиты, а рыдания сдавливают горло.