Избранная проза

Жандармы вынесли бредень. Он был пуст.

Толпа гудела. Торговка взвизгивала. Полковник Дурново прикрыл лицо фуражкой. Михаил Иванович ходил по берегу, не зная, плакать ему или смеяться.

Через полчаса две лодки скользили по пруду, таща за собой сеть, ныряли в пруд мальчишки; жандармы, посинев от холода, тянули бредень, выгребая из него коряги, гнилые листья да сонных карасей.

Вода в пруду потемнела, волновалась, выплескивалась. Шипову казалось, что это в нем бушуют бури, какая-то неясная печаль вперемежку с тревогой давила грудь, стояла комом в горле. Сквозь листву деревьев белели стены барского дома, вывернутого наизнанку, выпотрошенного, как рождественский гусь, и графиня Мария Николаевна пребывала в одной из разгромленных комнат, ломая, должно быть, руки от обиды.

Михаил Иванович уселся на траву недалеко от полковника, сжимая ладонями горячую голову. Солнце пошло на убыль, тени начали удлиняться. Мужики и бабы тоненькой цепочкой потянулись от пруда, исчезли учителя… Торговка поднялась с примятой травы, подошла к полковнику Дурново и остановилась у него за спиной.

— Господин полковник. — сказала она. — вы просчитались.

— Да, да, — сказал полковник грустно, не поворачивая головы, — я чувствую… Не я это придумал, однако…

— А ведь вы могли использовать опыт местных жандармов, — сказала торговка. — А вы не использовали… Уезжайте, полковник, от позора…

— Мне не велели ни с кем советоваться, — сказал полковник и обернулся. Лицо его исказилось. — Ты это чего?! Это ты несешь тут всякий вздор?

— Господь с вами, батюшка, — засмеялась старуха, растягивая розовые губы. — Я стою себе и стою… — и пошла прочь от пруда.

Шипову старуха показалась знакомой, и он вздрогнул.

— Пошла прочь! — крикнул Дурново, но розовогубая торговка была уже далеко. Она мелькала за кустами, за деревьями, высоко поднимая лоток с пирожками, а Михаил Иванович закрыл глаза и увидел, как его в наручниках увозят из Ясной Поляны.

На пруду теперь уже почти никого не осталось, только полковник Дурново, да Шипов, да два жандарма в неподвижных лодках, да два с бреднем в руках, посиневшие от холода.

Наступила пора прощания. Разбойников никто не провожал. Только Дуняша стояла на пороге в голубом платьице, с красными нитками в мочках ушей.

Экипажи были уже готовы.

— Любезная, — сказал Дурново Дуняше, — покличь-ка графиню.

— Они не придут, — сказала Дуняша, глядя мимо полковника, — они заняты…

— Так надо, так надо, — сказал полковник. — Ну, позови…

Дуняша исчезла. Все молча ждали. Наконец появилась Мария Николаевна.

— Ваше сиятельство, — Дурново приблизился к ней и снял фуражку, — я глубоко сожалею о случившемся…

— Вы пригласили меня только для этого? — перебила его Мария Николаевна.

— Нет, нет и нет, — заторопился полковник, — я должен обрадовать вас, графиня: вы и ваш дом вне подозрений. Мы не нашли ничего предосудительного… Позвольте…

Мария Николаевна пожала плечами и ушла в дом.

Все молчали.

Полковник мрачно шагнул к Шипову.

— Ну, прошу, — и указал на карету.

— Мерси, — сказал Михаил Иванович и взобрался на сиденье… Два жандарма уселись по бокам.

Через минуту поезд тронулся, и Ясная Поляна исчезла из виду.

Последнее, что увидел Михаил Иванович, когда они проезжали уже через Тулу, была дорогая коляска, влекомая караковым жеребцом. В коляске сидела Дарья Сергеевна, Дася, в темно-вишневом дорогом платье, в такого же цвета шляпе, прижавшись к громадному жандармскому полковнику со знакомыми чертами лица.

На полковнике был белый летний мундир. Розовые губы блаженно улыбались.

14

СЕКРЕТНО

Шефу Жандармов и Главному Начальнику III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, Господину Генерал-Адъютанту и Кавалеру Князю Долгорукову 1-му

Корпуса Жандармов Полковника Дурново

РАПОРТ

Во исполнение секретного предписания Вашего Сиятельства я немедленно отправился в г. Москву, где я явился Г. Московскому Военному Генерал-Губернатору для получения от него указаний тех лиц, к которым я мог бы обратиться для получения дальнейших по предписанию Вашего Сиятельства сведений. Генерал-Адъютант Тучков указал мне на чиновника особых поручений Подполковника Шеншина и частного пристава городской части Шляхтина. От первого я не получил никаких сведений, а второй объяснил мне, что Граф Толстой, проживая в Москве, имел постоянные сношения со студентами, замешанными во всякие злонамеренные издания. Зная при этом, что Граф Толстой сам много пишет, и полагая, что он, может быть, сам был редактором студенческих сочинений, частный пристав приказал следить за ним Михаилу Шипову как в Москве, так и по приезде его в его имение в Тульской губернии.