Избранная проза

— Было это во время войны, — продолжает он угрюмо, — во время большой войны. Я учился тогда в четвертом классе. И не было дня, когда бы меня не били указкой, потому что учитель Шебель хотел, чтобы цифры в моей тетради были похожи на строй солдат, замерший по стойке «смирно». А они рассыпались по странице, будто курица их нацарапала. «Ни дисциплины, ни порядка! — орал учитель Шебель. — Один вздор в голове!» И хватался за указку.

— Стойте! — кричим мы снова. — Да бог с ней, с этой указкой! Вы же хотели рассказать про цирк!

Господин Финке благодарен нам.

— Да-да, — говорит он, — про цирк. Он начинался после уроков. На площади вокруг липы мы строили из сена шатер, а потом с криками мчались по деревне, созывая зрителей. Люди изумленно таращились на нас. Цирк во время войны? И надо же такое придумать! Но вот они ненадолго забывали о своих заботах и толпами валили на площадь. Когда все рассаживались, представление начиналось. Длинный Хубач из шестого класса трижды оглушительно щелкал кнутом, и вот двое мальчишек и две девчонки, фыркая, как заправские лошадки, уже бежали по кругу. Потом на арене появлялся толстый Рихтер с лиловым носом. Он спотыкался о собственные ноги, мешком валился наземь и, барахтаясь на животе, истошно вопил под смех публики: «Ой-ей-ей!»

Не успевал он исчезнуть, как на сцену выбегала Дагмар Ципперляйн, в зеленом тюле, похожая на нимфу. Она танцевала, а маленький Хорбаш наигрывал ей на губной гармошке вальс «Сегодня пьян и завтра пьян…». Тем временем пара мальчишек разрисовывала себя с ног до головы черными тигриными полосками, так что танцевать ей приходилось долго и маленький Хорбаш принимался играть снова и снова. Но вот все было готово, и с четырех сторон на арену с ревом выскакивали «тигры». «Ах!» — раздавалось в зале. А длинный Хубач щелкал кнутом и вопил: «Алле оп!» И тигры, присмирев, как кошечки, замирали на своих тумбах.

После хищников на манеж снова выходил толстый Рихтер. Щеки его, казалось, вот-вот лопнут. И когда длинный Хубач, игравший роль директора цирка, пихал его кнутовищем в живот, Рихтер окатывал его с головы до пят водой изо рта.

Но лучший номер мы берегли напоследок. Величайшая сенсация! Только раз, только у нас! Впервые в мире! Смертельное сальто!

Десяток мальчишек ложились на пол вплотную друг к другу, спрятав головы и выгнув дугой спины. А в самом конце площади длинный Хубач начинал свой разбег. Он мчался во весь опор, потом отталкивался, стрелой проносился над их спинами, лишь над последним прижимал к груди голову и, перекувырнувшись, замирал на земле как ни в чем не бывало.

Зрители не скупились на аплодисменты. Длинного Хубача вызывали раз десять, а то и больше. А потом и других циркачей. Люди хлопали, как безумные.

После представления мы еще долго сидели под липой и удивлялись; до чего же это, оказывается, просто, приносить людям радость. Стоит только пошевелить мозгами…

Вот и закончил господин Финке свой рассказ. К концу он заметно воодушевился. Даже размечтался. Во всяком случае, он, кажется, напрочь забыл о побоях учителя Шебеля.

Однако его рассказ нас не устраивает, и мы без обиняков спрашиваем его:

— Все это, конечно, здорово — и длинный Хубач, и толстый Рихтер, и маленький Хорбаш! Но вы, господин Финке, что вы-то, собственно, делали в этом цирке?

— Я что делал?

— Может, вы были одной из веселых лошадок?

— Нет, нет, я бы так увлекся, что все время бежал бы не в ту сторону.

— Тогда одним из диких тигров?

— Да вы что! Я бы сразу же вообразил себя настоящим тигром и еще, чего доброго, тяпнул бы кого-нибудь.

— Значит, вы участвовали в смертельном сальто?

— Тоже нет. Я бы непременно высунул голову как раз во время прыжка. От восторга, понимаете?

Мы несколько разочарованы. Значит, он ничего не делал, наш господин Финке. Зачем же он тогда рассказал нам эту историю? И почему ему так хочется, чтобы именно Тонио узнал ее?

— Ошибаетесь, — тихо говорит господин Финке, будто читая наши мысли, — вот тут вы ошибаетесь. Я тоже кое-что сделал в самом начале. Тогда мы еще и думать не думали о цирке, мы торчали на деревенской площади и умирали от скуки. Рубцы от указки господина Шебеля саднили. Впереди был бесконечный, унылый день, и мы просто не представляли себе, что бы такое придумать. Кто-то из ребят зажал коленями голову и неуклюже перекувырнулся вперед. Настоящего кувырка не вышло. Он завалился влево и встал, потирая затылок. И вдруг я увидел то самое сальто. На меня пахнуло лошадиным потом с манежа, горячим дыханием тигров, я слышал, как оркестр играет туш, и, вспоминая неудачу, снова и снова представлял себе чудесный прыжок. И тогда я сказал: «А давайте устроим цирк».

Господин Финке умолкает. Что было дальше, нам известно. О чем тут еще говорить?

Но задуматься все-таки стоит. Ибо мы считаем, что для цирка господин Финке сделал тогда не меньше других. И потому нам так хочется, чтобы Тонио как можно скорее принес домой хоть слабенькую троечку по математике, а еще больше — чтобы он во что бы то ни стало услышал историю господина Финке.

Перевод М. Голубовской.