Избранная проза

Медленно я поплелся работать. Мне захотелось повозиться с хорошим деревом, но этому не суждено было сбыться. Перекладины, из которых я собирался соорудить забор, настолько прогнили, что рассыпались прямо в руках. Раздосадованный, я облазил все углы и закоулки в поисках подходящей замены. Все было напрасно. Единственное, что я обнаружил при этом, так это кошку. Замученная и взъерошенная, она забилась в керамическую трубу, лежащую у амбара. Видимо, это была поздняя майская кошка. В деревне таких обычно топят, поскольку они рождаются слишком слабыми. Чтобы хоть как-то уберечь ее от этой участи, я прикрыл трубу двумя большими кирпичами.

До обеда я расщеплял планки, затем, с отчаяния, принялся выпрямлять ржавые гвозди. Если так будет продолжаться и дальше, мне придется подыскивать другую работу, подумал я.

Пошел уже второй час, когда появилась женщина. На меня она даже и не взглянула. Солонина, которую она поставила передо мной, была еще теплой. Такое пренебрежение обидело меня. В конце концов, из-за какого-то сена и солнечной погоды не следовало забывать, что в дом приглашен плотник.

«Так я пойду, собираться», — сказал я.

Женщина наливала в кружку холодный чай.

Жидкость перелилась через край.

«Боже мой!» — выдохнула она.

«Мне же не с чем работать», — не шелохнувшись, заметил я.

Мне показалось, что женщина только теперь заметила меня.

Сверкнув глазами, белки которых особенно выделялись на загорелом лице, она спросила: «Не с чем работать?»

«Ну да, мне нужен подходящий строительный материал, ну, заготовки там, из ели, например, только сухие», — деловито высказывал я свои претензии.

Она же, вытерев стол, долго стояла с кружкой в руке, пытаясь, видимо, понять, о чем я говорю. Когда она наконец поставила кружку, я решил, что самое время продемонстрировать большую сговорчивость.

«Сосна тоже подойдет», — продолжил я.

Женщина словно вышла из оцепенения: «Мне кажется, кое-что можно найти».

Она бегом, впереди меня, устремилась в пристройку, где хранился корм для скота. В ее походке появилось нечто отчаянное. Как будто она наконец решилась расстаться с чем-то дорогим и долго хранимым. Она указала мне на чердак. Я поставил стремянку и полез наверх. Действительно, там находились аккуратно сложенные сосновые строительные заготовки. Они были заботливо пристроены в углу, на раскосах, в самом подходящем месте, обычно используемом для просушки сена. Я даже присвистнул:

«Черт возьми! Только большой хитрец мог так по-хозяйски заложить заготовки».

Снизу на меня сверкнули глаза женщины: «Это мой муж».

Потрогав дерево через слой пыли толщиной в палец, я сразу определил: хороший, добротный материал. Как жаль, подумал я, что фотографироваться почти всегда приходится в невыгодных условиях! Ее ефрейтор, снимись он здесь, произвел бы лучшее впечатление!

Когда я стал спускать вниз первую доску, мои глаза уже привыкли к темноте. Я хорошо различал рабочий халатик женщины, особенно то место, где он был довольно широко распахнут. Как только она взялась за доску, мне показалось, что дерево является не таким уж плохим проводником.

Женщина же была погружена в свои мысли. Она и не собиралась застегивать эти пуговицы. Когда она приняла на себя следующую доску, я почувствовал, как дерево оттолкнулось от чего-то упругого. Может, она плачет? Этого еще не хватало. Я уже собирался вспомнить самые крепкие ругательства, когда до меня дошло, что дерево пыталось передать мне смех женщины.

«Боже мой, — донеслось до меня, и я услышал ее счастливый смех, — как мы тогда дурачились! Я стояла здесь и подавала ему доски, а он… он вдруг так закашлялся… может быть, из-за пыли… во всяком случае, я рассмеялась… такой странный кашель… нет… не могу…»

Она засмеялась. Да, если тогда было лето и на ней был этот тесноватый халатик, то я мог бы поспорить на свой топор, что «странный кашель» ефрейтора был вызван отнюдь не пылью.

«Да-а, все это до сих пор стоит перед моими глазами, — продолжала кудахтать женщина, — как он замедлил шаг, спускаясь по стремянке, потом так закашлялся, что поскользнулся и упал… Вот здесь, на этом месте мы… он свалился».

Я выпустил доску из рук, откашлялся и выдавил из себя удрученно: «Хорошо еще, что ничего страшного не случилось».

Женщина медленно покачивала головой.

Она держала доску и глядела на меня. Было темновато, но вряд ли это было причиной того, что ее глаза вспыхивали зеленым огнем. И как надо было понимать то, что доску она взяла так нежно, будто обнимала что-то живое, нежное и легко уязвимое. Она положила доску, при этом я не услышал обычного стука, казалось, одна доска мягко прижалась к другой. Тогда, наверное, она вела такую же игру. Ведь ясно, что это была игра, а не работа! Я почувствовал, как вдруг наступило какое-то замешательство.

Жара здесь, под крышей, была убийственной. Я стряхнул рукой пот со лба и заметил сварливо: «Да, быть грозе!»