Избранная проза

Недо обхватил голову широкими ладонями.

— Но так же не бывает. — Он посмотрел на конец балки, стальными тросами прикрепленной к опоре. Оттуда ждать спасения не приходилось.

— Я возьму ребят из нашей пожарной команды, — сказал наконец Недо. — Мы зайдем снаружи. С передвижной лестницей и спасательной сеткой.

— Он упадет, — проговорил Краутц своим бесстрастным голосом. — Просто упадет. Он уже чуть не упал, когда приехала «скорая».

Наконец возникла пауза, позволившая мне вклиниться в этот спор.

— Чуть не считается, — сказал я, — с мальчишкой надо поговорить.

Они не ответили. Они в упор меня не видели. Я не обратил на это внимания, ибо опять был одержим своей задачей. Я хотел спасти Понго уговорами.

Чтобы увидеть Понго, надо было нагнуться. Он съежился на самом краю балки. На расстоянии вытянутой руки от стены. И все же он был так бесконечно далеко, совсем один над бездной. Когда я хотел опуститься на колени, из тени выступила Гундель. Она оказалась проворнее меня и закрыла отверстие своим телом. Во взгляде ее читался холодный протест. Но я понял это, только когда Краутц сказал:

— Может, оно и лучше, что он тебя не видит.

Итак, приговор был вынесен. Мне еще понадобилось время, чтобы осмыслить его. И еще много времени, чтобы согласиться с ним.

Мне это, конечно, стоило немалых усилий. И эти страницы тому свидетельством. Но там, наверху, я был далек от подобных мыслей. Я все еще надеялся участвовать в спасении, я переводил взгляд с Гундель на Недо, с Недо на Краутца и опять на Гундель. Но они, очевидно, не желали свою вину мешать с моею. Я наврал полицейскому, когда сказал, что я из этих. Меня как будто ударили. И все же я был достаточно трезв, чтобы понять, что сейчас не во мне дело. И я наконец отступил в тень.

Я внимательно следил за всем происходящим. Сперва из люка появилась широкая голова Клаушке. Клаушке тяжело дышал. Отряхнув свой кожаный пиджак, он выслушал Краутца. Мальчишку искала полиция. А он решил сменить свое укрытие и одним прыжком перемахнул через дорогу неподалеку от бывшего дома Блюмелей. От преследования он ушел, добежал до церкви и взобрался на колокольню. Вылез на балку. И потребовал, чтобы полиция убиралась. И «скорая» тоже. Пусть все убираются и оставят его в покое. А иначе он прыгнет.

— Почему эта балка тут торчит? — горячился Клаушке. — Я, еще когда сняли колокол, потребовал, чтобы ее убрали.

На его мокром от пота лице написана была горечь — почему не выполнили его распоряжение! Действительно ли он был тем, кто и в хаосе призывает к порядку, или просто хотел скрыть свою беспомощность? Ответ на этот вопрос не казался мне столь уж важным. Да и Клаушке вспомнил о главном.

— С кем он ладит?

— С девчонкой Кречмара.

— Она с ним говорила?

— Пыталась.

— Ну и?

— Неизвестно, слушает ли он. Смотрит он только вдаль. Каждое движение может стать последним.

Клаушке вдруг начал чесать пальцем в ухе. Подобный жест при других обстоятельствах мог бы всех удивить. Тут он свидетельствовал о растерянности. Наконец Клаушке осмотрел кончик пальца, как будто от результатов этого осмотра бог знает что зависело.

— А где старик? — спросил он.

Все сразу поняли, кого он имеет в виду. Клаушке, можно сказать, вылез из своей шкуры.

— Бруно? — все-таки спросил Краутц. — Он, должно быть, в пути. Нашел, наверно, что-то себе по вкусу.

— Надо его вернуть! — властно сказал Клаушке. — Немедленно. В два счета. Он обязан поговорить с парнем.

Недо вызвался привезти его. И с грохотом кинулся вниз по лестнице. Тут же внизу взвыл мотор «вартбурга». В голосе Гундель, до сих пор звучавшем размеренно и успокоительно, сейчас появились уже тревожные, даже панические нотки. Движение внизу, очевидно, спровоцировало и какое-то движение на балке.

Потом настали минуты, когда хотелось только остановить время. Они были полны тишиной, которая бесконечно усиливает страх.

Клаушке пришлось еще раз побороть себя. Полицейскому, распоряжавшемуся внизу, по-видимому, не удалось подчинить себя тому вынужденному бездействию, которое только и помогало сохранять обнадеживающую неопределенность. Он заговорил в мегафон. Назвал свой чин и фамилию. Его слова звучали в высшей степени сдержанно и вежливо. Но они не оставляли сомнений в серьезности ситуации. Наконец он сказал:

— Ты не прав, парень. Мы не хотим ничего делать тебе во вред. Пусть тебе об этом скажет и твоя учительница, фрау Краутц. Она стоит рядом и будет сейчас говорить с тобой.