Избранная проза

Он указал на людей с хутора. На Бруно и Китти, на Гундель, на хозяев пивной, на Йозефа и Густу, на учителя Краутца. Одним кратким, без всяких комментариев «нет» я мог бы уйти от ответственности. Нет, я действительно был не из их числа, я не должен был разделить их участь. Я пробыл на хуторе лишь несколько дней и намеревался вскоре, при первом же сигнале бедствия, вновь покинуть его. А они хотели или должны были остаться до конца отпущенного им срока. И даже потом, когда они уйдут отсюда, это будет для них не окончанием командировки, а вступлением — несмотря ни на какую помощь — в новую, неведомую еще жизнь. Я был их гостем в то время, когда им не нужны были никакие гости. Они терпели мое вторжение в суровый мир их одиноких решений, ибо им не хватало сил воспользоваться правом хозяев дома и еще потому, что пристанище, в котором они могли мне отказать, было на том клочке земли, что неудержимо уходил у них из-под ног, да, он уже им не принадлежал. И это обстоятельство стерло разницу между нами, но ни в коем случае не устранило ее. Сейчас, когда смерть сидела на балке рядом с Понго, соблазн подчеркнуть эту разницу был очень велик. И все же я сказал:

— Да, я из этих.

И полицейский пропустил меня. На лице его промелькнуло то противоречивое удовлетворение, с каким человек убирает с дороги булыжник, если ему не удалось сдвинуть более тяжелый камень. Я заметил и это. Увидел и себя, идущего к людям и устремившего глаза туда же, куда и они. И если все-таки я сейчас пишу свой отчет, то не затем, чтобы исполнить служебный долг, а для того, чтобы обосновать это «да». Это было первое спонтанное признание вины, которую я хочу всецело осознать. Лишь сделав это, я смогу опять вернуться к работе.

1

Задача сама по себе чрезмерная. Отчет не должен быть средством защиты, ибо, беря на себя эту задачу, я знал, что делаю. Ее формулировка, как это нередко бывает в подобных случаях, порождена была невесомостью нашей профессии. Никто не ожидал такого оборота репертуарной конференции. Речь на ней шла о премьерах на драматической сцене в следующем сезоне. Я мог участвовать в конференции, так сказать, на птичьих правах. От выпускников высшей школы и зеленых юнцов ожидают разве что почтительного внимания, но никак не их мнения. А если вам уже перевалило за двадцать пять, то играть такую роль очень и очень нелегко. Между тем я научился уже закидывать ногу на ногу и смотреть на подобные события с усмешкой. Порой они дают повод к ироническим наблюдениям.

Вот, к примеру, участие в конференции директора. Он был известным и удачливым оперным режиссером. Его известность зиждется на значительных музыкальных постановках; совсем недавно он поставил «Тристана» в одном знаменитом английском театре. И все соглашались с тем, что он устранялся от всех не связанных с оперой вопросов. А потому никто и не считался с его присутствием на конференции, на которой речь шла исключительно о драме. Заведующий литературной частью, человек расплывчато-тучный, чья неутомимая активность, ввиду различных подозрений, и удивляла и ужасала меня, весь так и дымился от возбуждения во время своей речи — сколько слов, сколько жестов! Его жалкие остроты снискали ему милостивые кивки директора. Спотыкаясь, он спустился с трибуны и, оставив между собой и директором три свободных стула, плюхнулся на место в первом ряду. И представители общественности, которым вся эта комедия, собственно, и предназначалась, чувствовали себя весьма польщенными. Секретарь районного управления многозначительно одобрил включение в план вполне благонадежной, но в то же время проблемной современной пьесы из репертуара одного столичного театра. Культурбунд выразил удовлетворение в связи с возобновлением «Натана», хотя год Лессинга уже миновал. ССНМ одобрил смелость, с которой впервые на немецкой сцене была поставлена советская молодежная пьеса, представитель зрительской общественности говорил о благотворном воздействии на публику тех ублюдочных творений, где формы театра драматического сочетаются с формами мюзикла; он высказал убеждение, что и на сей раз хороший вкус не изменит руководству театра при постановках новейших буржуазно-фривольных пьес. По залу прошел шепоток, и тогда выступил директор собственной персоной, и даже, вопреки протоколу, вышел на трибуну. Сразу стало тихо: все давно привыкли, что этот человек и в самый серьезный спор может внести добродушную нотку.