Избранная проза

А я не знаю, есть у меня охота или нет. Плененный музыкой, я стою как пень, а потом послушно следую за девушкой в глубь горы. Слева, сразу за дверью, куда еще падает свет, на стене написано мелом: «Бываю здесь ежедневно 17—19 час. В субботу 12—19 ч. Магда». Мы движемся в полной темноте, пока из сводчатого коридора не попадаем в просторный зал. Он заполнен этой музыкой до краев. И освещен мечущимися, крутящимися лучами, вспыхивающими то красным, то зеленым, то голубым. Я стою ослепленный и оглушенный. И долго ли стою, не знаю. Только когда музыку приглушают и лучи начинают медленно ползать по кругу, подобно огням маяка, я вновь замечаю ту девушку, что пригласила меня войти. Она колдует возле какой-то приборной доски или щита управления. А может, и пульта дискотеки.

— Слышно снаружи? — спрашивает девушка.

— Что — слышно? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Ну все. Рок. Бит. Вообще — музыку.

— Ясное дело, — говорю я. — Я же услышал.

Она опять включает звук на полную громкость, дергающиеся пятна света опять начинают метаться по стенам. Она продолжает говорить, но слов уже не разобрать. Я ощупью пячусь назад, упираюсь пятками во что-то твердое и на что-то сажусь. Мало-помалу глаза привыкают к полутьме, прорезаемой яркими вспышками света. Размерами помещение походит на обычный танцзал. Только потолок у него скрывается где-то в вышине, его не видно, но чувствуется по звуку, что он высокий. Каменные стены обклеены плакатами. Перед возвышением полукруглая площадка, выложенная каменными плитами. Все остальное пространство уставлено бочками. Обычными пивными бочками. По шесть маленьких вокруг одной большой. А всего, наверно, не меньше сотни.

— Сто двадцать, — говорит девушка во время очередной паузы.

— Не понял?

— Ты ведь сейчас прикидывал, сколько мест. Я и говорю — сто двадцать. Но их никогда не хватало. Ни разу такого не было, чтобы все сидели. Парням всегда приходилось стоять.

— Каким парням?

— Большей частью чужим. Нашим хватало дел здесь, наверху. Или за стойкой. Или на кухне. Так что кайф ловили в основном пришлые. Из окрестных деревень. Иногда мы вообще не вывешивали афиш. Так за три дня все равно вся округа знала, когда у нас будет дискотека. А когда стало известно, что деревню снесут, нам пришлось перед дверью устроить пропускной пост. И все равно не обошлось без драк. Заводились в основном эти, из карьера. Ну и типчики, скажу я тебе. Но и других хватало!

Вновь нарастает музыка, вновь по стенам мечутся молнии. Я закрываю глаза, рад бы уже и уши заткнуть. Чересчур много всего сразу. Я еще никогда не попадал в такую историю. Через некоторое время звук опять затихает.

— Ты хотел что-то спросить?

— Да. То есть нет… Не знаю…

Конечно же у меня было о чем спросить. Я бы мог спрашивать часами.

— Да ты не стесняйся.

— Гм! — говорю я и откашливаюсь. — Ну, например, удивляюсь, откуда у вас электричество. Ведь все провода обрезаны!

Девушка смеется. А может, то вовсе не смех. Странный какой-то звук, ни на что не похожий.

— У вас? — переспрашивает она. — Кого ты имеешь в виду? Никого нет, все ушли. Я здесь одна. А ток идет по подземному кабелю. В свое время мы сами его проложили — нагрузка-то здесь ого какая! Раньше был погреб пивоварни с одной-единственной лампочкой. Пробки стояли всего на шесть ампер. Ты только представь: шесть ампер — а потом эта аппаратура!

Из вежливости я сочувственно качаю головой. Неважно, видит она или нет. Мне кажется, она не совсем в себе.

— Про кабель они просто забыли, — продолжает она. — Знаешь, как бывает, сперва им еще пользовались гидростроители, потом и они ушли…

Она умолкает. Мне кажется, она к чему-то прислушивается.

— А аппаратура?

— Она моя, — просто говорит девушка. — Я ее купила.

Голос ее здесь, внизу, кажется каким-то стеклянным. Потом из усилителей опять рвется вой и грохот. И я невольно начинаю двигаться к выходу. На кого это я нарвался?

— Не уходи, — перекрывая музыку, гремит сразу из четырех динамиков. — Хочешь «колу»? У меня еще есть немного. Осталось от последнего раза.

Голос ее слегка дрогнул. И я чувствую, что не в силах просто взять и уйти.

— Вырубай! — ору я во все горло.

В ту же секунду все стихает. Один из лучей лежит неподвижно на лице девушки. Он зеленого цвета. Но и без него я бы понял: она совсем не в моем вкусе. Слишком угловатая. Ничего общего с Гундулой Фишер. Один нос чего стоит — хорошему скульптору хватило бы на два. И говорит она с легким налетом саксонского диалекта, которого я терпеть не могу. Прусско-саксонскую смесь услышишь лишь в наших местах, острит Луц. Кроме всего прочего, этой девице не меньше двадцати.

— Тебе что, музыка не нравится?

— Наоборот, — говорю я. — Только тут неподалеку, говорят, один субъект крутится. Если он такое услышит…

На самом деле я просто хотел дать ушам отдохнуть. И тот странный тип как раз в эту минуту случайно мне вспомнился. Но девица тут же за него ухватилась.

— Какой такой субъект?

— Да я и сам ничего толком не знаю. Знаю только, что полиция его ищет.

— Мне до полиции дела нет, — говорит девица.