Избранная проза

Дядя поднимает голову. Но не из-за меня. Теперь я вижу, что он все же не похож на нашего бригадира. Того от любого вопроса, даже самого невинного, в пот бросает. А этому хоть бы хны. Он спокойно выключает мотор и кидает пилу на правое сиденье. А потом, вместо того чтобы взять у меня наконец столб с табличкой, подходит к краю обрыва и ключом от машины указывает куда-то в середину гигантской ямы.

— А это? — спрашивает. — Это кто нам разрешил?

Он сказал «нам»? Я-то здесь при чем? И я отвечаю:

— Уголь. Он все может.

— Поди ж ты: уголь может все.

Никак я не пойму, что он за человек. Как ни в чем не бывало садится себе на подножку вездехода и вытряхивает из пачки две сигареты.

— Тебе годков-то сколько?

— Пятнадцать.

На масленицу, когда у нас в школе был вечер, бригадир шефов протянул мне пачку — кури, мол. Просто по рассеянности. А может, потому, что никого из своих рядом не было. Фройляйн Броде всегда так волнуется, когда к нам в гости приходит класс-гегемон, что даже ничего не заметила, и я не моргнув глазом спокойненько взял одну. Меня, правда, сразу же замутило, но это уж никого не касается.

Дядя запихивает одну сигарету обратно.

— В восьмом небось? — спрашивает он. И пускает колечками дым.

— В девятом.

— Поди ж ты! И как успехи?

— Серединка на половинку.

— А если застопорит?

— Придется приналечь.

Сам не знаю, зачем я все это ему выкладываю.

— Допустим, однако, — продолжает он, — просто так, для примера, что ты в чем-то отстал. Ну, скажем, по математике. И что же — приходишь домой после уроков и сразу садишься за учебники?

— Никогда!

Это слово выскакивает из меня совершенно непроизвольно. Ничего, кроме раздражения, такой ход с его стороны у меня, естественно, вызвать не может.

— Никогда? — переспрашивает он. Но звучит это у него весьма насмешливо. — Так что ты делаешь, придя домой?

— Ставлю долгоиграющую. Что-нибудь из дисков «Роллинг стоунз». И отключаюсь.

— А потом?

— Потом надо пожрать. Делаю себе яичницу из трех яиц.

— Из трех. Поди ж ты! А газ у вас есть?

— Есть, во всем микрорайоне.

— Хорошо живете. Ну, а потом?

— Потом иду во двор.

— Крутануть разок на мопеде…

Тяжелый брус все еще лежит на моем плече. Мне уже не терпится его скинуть, только не знаю, как дядек на это посмотрит. А тот закидывает ногу на ногу и вроде всерьез интересуется, что я отвечу.

— Нет у меня мопеда, — буркаю я.

— Зато у дружка?

— У того скоро будет… Может, даже сегодня.

— И он даст тебе покататься.

— Ясное дело.

— И куда же сперва покатишь?

Ну и вопросики задает этот дядя! Как будто намертво забыл, с кем разговаривает. У меня же еще и прав-то нет.

— А за город, — отвечаю я тем не менее. — На пустошь. Просто так прокатиться.

— Так я и подумал: просто так прокатиться. Знаю я тебя!

Под тяжестью бруса меня повело в сторону — и все-таки больше от неожиданности, чем от слабосилия.

— Вы меня знаете?

— Тебя и других, таких как ты. Я и сам был в этом же роде. Все мы немного слушаем музыку, сидим у телевизора, жарим себе яичницу из трех яиц, очень ценим тепло и уют и ездим просто так — с ветерком прокатиться, верно? А в это время экскаватор там внизу переворачивает землю вверх дном. И если бы не он, пришлось бы нам засесть за математику.

Он снимает защитный шлем и пятерней продирает спутанные волосы с густой проседью. Только теперь я вижу, что он старше, чем кажется. Но с ответом я медлю совсем не поэтому. Наконец я бормочу:

— Ну, энергия же нужна.

Он встает, слегка качнувшись вперед, и отмеривает шагами пятьдесят метров от края карьера в сторону деревни.

— А земля не нужна? — говорит он. — Каждый день по такому куску.

Тут я по-настоящему зашатался. Брус качнулся, и тот конец, что был сзади, стал съезжать вниз. Но прежде чем табличка ткнулась в грязь, дядек подскочил ко мне. Сняв с моего плеча столбик, он легко швырнул его в кузов. Теперь табличка с названием деревни указывает прямиком в небо. Я стою как стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой — так на меня подействовал этот разговор; никто еще не говорил со мной так о необратимости всех этих событий.

А дядя уже поставил ногу на подножку машины. Но обернулся ко мне и почему-то медлит.

— О чем ты сейчас думаешь?

Мне приходится собрать все свое мужество, чтобы ответить:

— Я думаю о ваших словах. О вас.

— Поди ж ты, обо мне.

— Да. Потому что никак не пойму, что вы за человек.

Тут он влезает в машину. И громко хлопает дверцей. Правой рукой включает зажигание, локтем левой облокачивается о боковое стекло. Потом высовывает голову и, перекрывая шум мотора, кричит: