Избранная проза

     В самом начале Долгой луны15 добрались до моих родных мест16: забудь-трава вокруг северного флигеля поблекла от инея, не осталось никаких следов17. Все изменилось здесь за эти годы, братья и сестры поседели, глубокие морщины залегли у них меж бровей. «Хорошо хоть дожили...» - только и повторяли, других слов не находя, потом брат18 развязал памятный узелок-амулет и протянул мне со словами: Взгляни на эту седую прядь. Это волосы матушки. Ты, словно Урасима с драгоценной шкатулкой19, брови у тебя стали совсем седыми». Я долго плакал, а потом сказал:

     В руки возьмешь

     От слез горячих растает

     Осенний иней.

     Перейдя в провинцию Ямато, мы добрались до местечка в уезде Кацугэ, которое носит имя Такэноути. Здесь родина нашего Тири, поэтому мы на несколько дней задержались, дав отдых ногам.

     За бамбуковой чащей - дом:

     Хлопковый лук

     Лютней ласкает слух

     В бамбуковой чаще. 20

     Пришли поклониться храмам Таима на горе Футагамияма и там, увидев росшую в храмовом саду сосну, я подумал истинно, вот уже тысячу лет стоит она здесь. Крона ее так широка, что и впрямь тысячи быков могли бы укрыться в ее тени21. Пусть и считается, что деревья лишены чувств22, но что за счастливая и внушающая благоговение судьба у этой сосны: оказаться связанной с Буддой и избежать топора23.

     Монахи, вьюнки

     Рождаются, умирают...

     Сосна у храма.

     На этот раз один - все дальше и дальше - брел по тропам Ёсино: вот уж и вправду горная глушь многослойные белые тучи громоздятся над вершинами, дождевой туман прикрывает ущелья, там и сям разбросаны по склонам, словно игрушечные, хижины дровосеков, на западе рубят деревья, а стук топоров раздается на востоке, удары храмовых колоколов рождают отклик в самой глубине души. Издавна люди, забредавшие в эту горную глушь и забывавшие о суетном мире, убегали в стихи, находили убежище в песнях. В самом деле, разве не такова и гора Лушань?24

     Остановившись на ночлег в монастырской келье:

     Стук валька

     Дай же и мне послушать

     Жена монаха. 25

     Навестив травяную хижину преподобного Сайге, прошел к дальнему храму, откуда, повернув налево, примерно на два те26 углубился в горы: по сторонам чуть заметные тропки, протоптанные людьми приходящими за хворостом, между ними отвесные ущелья - вид, воистину возвышающий душу. "Капающий родник"27, похоже, совсем не изменился, и сейчас падает вниз кап да кал...

     Росинки кап да кап

     Как хотелось бы ими омыть

     Наш суетный мир...

     Окажись в стране Фусан28 Бо И29, он бы непременно прополоскал этой водою свои уста. Узнай об этом роднике Сюй Ю, он именно здесь промыл бы свои уши30. Пока я поднимался вверх по горным тропам, пока спускался вниз, осеннее солнце стало клониться к вершинам, а поскольку многие прославленные места еще не были мною осмотрены, я ускорил шаг и прежде всего направился к могиле государя Годайго.

     Сколько же лет

     Этой могиле. О чем ты грустишь

     Поблекшая грусть-трава? 31

     Покинув провинцию Ямато и пройдя через Ямасиро, я вышел на дороги земли Оми, достиг Мино, затем, миновав Имасу и Яманака, оказался у древней могилы Токива32. Моритакэ из Исэ33 сказал когда-то: «На господина Ёситомо осенний ветер похож»34. Интересно, в чем он увидел сходство? Я же скажу:

     Ёситомо...

     Повеял его тоскою

     Осенний ветер... 35

     Фува36:

     Осенний ветер.

     Кустарник да огороды

     Застава Фува. 37

     Оогаки остановился на ночлег в доме Бокуина38. Когда-то, выходя из Мусаси, я думал о том, что, может быть, кости мои останутся лежать в открытом поле, вспомнив об этом теперь я сказал:

     Так и не умер.

     Последний ночлег в пути

     Поздняя осень.

     В храме Хонтодзи в Кувана:

     Зимний пион.

     Кричат кулики, или это

     Кукушка в снегу? 39

     Поднялся со своего «изголовья из трав» и, не дожидаясь, когда окончательно рассветет вышел на берег моря...

     На рассвете

     Белых рыбок белые черточки

     Длиною в вершок.

     Пошел поклониться святилищу Ацута. Вокруг развалины, ограда упала и исчезла в густой траве. В одном месте натянута рисовая веревка, отмечающая местоположение малой кумирни, рядом стоят камни, названные именами разных богов. Полынь и грусть-трава повсюду растут привольно, но именно это запустение пленяет душу больше, чем чинное благополучие иных святилищ.

     Грусть-трава,

     Даже она засохла. Лепешку купив,

     Заночую в пути.

     Сложил, выйдя на дорогу, ведущую в Нагоя:

     Безумные строфы

     На устах, ветер треплет мне платье

     Второй Тикусай. 40

     Ложе из трав.

     Под дождем и собаке тоскливо

     Лает в ночи...

     Пошел посмотреть на снег:

     Эй, торговец,

     Шляпу не купишь? Так хороша

     Эта шляпа в снегу.

     Увидев путника:

     Даже от лошади

     Оторвать невозможно взгляда

     Снежное утро.

     Встретив сумерки на морском берегу:

     Вечерняя мгла

     Над морем. Крики уток вдали

     Туманно белеют.

     В одном месте развязываю шнурки на сандалиях, в другом бросаю свой посох, так странником бесприютным встречаю конец года.

     Год на исходе,

     А я не снимаю дорожной шляпы

     И старых сандалий...

     Да, и такие слова произносил, когда в своей горной хижине переваливал через вершину года.

     Чей это зять,

     На быка гостиницы навьючив,

     В год въезжает Быка? 41

     На дороге, ведущей в Нара:

     Вот и весна!

     Безызвестные горы, и те

     В утренней дымке.

     Уединившись в Нигацудо41:

     Водовзятие

     Башмаки монахов стучат

     По ледяным ступеням. 43