Читаем Избранное полностью

— Знаешь, папа, как смешно кончается «Золотой теленок»? Остап Бендер говорит — все, с этим надо кончать. Пора начинать трудовую буржуазную жизнь в Рио-де-Жанейро. Куплю плантацию, а Балаганова выпишу в качестве обезьяны. Пусть срывает для меня бананы… Ты понимаешь, папа… Ничего себе — трудовую… буржуазную…

И хохочет. Хохочет вовсю.

НОВОГОДНИЙ СЮРПРИЗ

— У меня есть для тебя сюрприз, — сказал я незадолго до наступления Нового года.

— Какой, папа?

— Мы с тобой на каникулы поедем в Малеевку. Хорошо отдохнем. Побегаем на лыжах. Ты хочешь побегать на лыжах?

— Очень! И поживем там с тобой по-мужски, совершенно вдвоем!

Через два дня, за полторы недели до каникул, Максим вдруг заболел. Грипп. Температура сразу под сорок.

— Вот тебе и Малеевка, папа! — сокрушенно говорил Максим.

— Ничего, сынок. Впереди десять дней до каникул — выкарабкаемся!

Когда у Максима пошло на поправку, свалился я. Тоже грипп.

— Нет, не бывать нам в Малеевке! — сквозь слезы говорил Максим. — Точь-в-точь, папа, как в прошлом году. Помнишь, у нас уже были путевки, а ты свалился с этим же гриппом?..

— Нет, сынок. Прошлый год не должен повториться, — успокаивал я сына. — Я выздоровлю.

Ко времени отъезда мне действительно стало лучше, и мы решили ехать. Когда мы уже добрались до Белорусского вокзала и сели в электричку (а на вокзале у кассы была большая очередь, и я долго не мог взять билет), Максим сказал:

— Сколько ж мы преодолели с тобой, чтобы наконец поехать отдохнуть. В спорте это называется — бег с препятствиями…

ЧИТАТЕЛЬ ГОМЕРА

Пришли в Малеевке в библиотеку. Набросился на книги. Торопливо перебирал одну стопу за другой.

— Возьми «Овод» Войнич. Тебе же фильм нравился.

— Хорошо. И еще вот эти возьму.

Снимает с полки «Илиаду» и «Одиссею» — два толстых тома.

Знаю, он любит исторические вещи, книги о Древней Греции. Раз пять прочитал «Сына Зевса» Воронковой и сотню раз пересказывал мне отдельные эпизоды из жизни великих полководцев древности. Особенно ему нравится «Эхо» — сборник преданий, легенд, сказок всех народов мира. Там были отрывки из «Илиады» и «Одиссеи».

— Послушай, это много на неделю. И вообще рановато тебе читать эти книги. Возьми для начала только «Овод».

— Нет, папа, я прочитаю обязательно.

Вернулись к себе в комнату. Тут же уселся за «Илиаду». Через полчаса взял «Одиссею». Читал-читал — отложил. Задумался.

— Ты прав, папа. Мне это трудно читать пока. Много непонятных слов. Но когда-нибудь я все-таки прочитаю. Ты не жалей, что мы взяли их в библиотеке. Я рад, что хоть в руках их подержал. Понимаешь?..

В ЦАРСТВЕ БЕРЕНДЕЯ

Первая прогулка. Пошли по аллее вдоль глубокого оврага. Лес стоит заколдованный.

— Папа, — тихо сказал Максим, — а я и не знал, что ты привез меня в самое царство Берендея. Я спущусь вниз, папа. А ты подожди меня здесь.

Чуть не кубарем покатился с обрыва. Оглядывался то и дело. Ему, наверное, страшновата эта лесная и снежная таинственность. На дне оврага парок над полузамерзшей речушкой. Постоял Максим. Оглянулся и помахал рукой. И двинулся обратно. Подниматься тяжелее — пришлось несколько раз отдыхать. В беседке сказал откровенно:

— Там немножко страшно. Но я каждый день буду во время прогулки спускаться туда. Это будет моя зарядка. Хорошо?

— Да. А теперь пойдем, я покажу тебе трон Берендея.

Я повел его через пришвинский мостик к пяти березам из одного корня. Они, у самого корня выгнувшись к земле, напоминали кресло. Его-то, по преданию, Михаил Михайлович Пришвин и назвал троном Берендея.

Ныне осталось только две березы. Двух не стало давно. Третья упала недавно и лежит рядом. Недалеко от них — тоже овраг. Сквозь ветви елей и берез пробивалось солнце, и все вокруг искрилось и сверкало.

* * *

На лыжах идем. Снежное поле. Со всех сторон подступает лес. И поле, и лес в сиреневой дымке. Максим останавливается.

— Ты что? Иди, а то замерзнешь, — беспокоюсь я.

— Не замерзну, папа. Давай посмотрим на это чудо, — обводит палкой вокруг себя. — Когда-нибудь я напишу цикл картин «Воспоминания о Малеевке».

* * *

Входим в лес. Березы склонились под тяжестью снега, и мы проходим под ними, как под арками. Таких арок над лыжней много. Максим называет их воротами Берендея и считает, сколько ворот мы пройдем за прогулку.

В березовой роще лыжня разветвляется. Мы всегда шли прямо. Проходили до хмурого осинника. Потом добирались до конца леса и возвращались этой же лыжней. Когда поворачивали обратно, нас всегда манила неведомая для нас лыжня влево.

И сегодня мы решили идти по ней.

Лыжня забирает все левее и левее. Мы подходим к старым елям. Между ними белеют и березы. Ели высокие-высокие.

— Папа, это же башни берендеевского терема, — шепчет Максим. — С них Берендей наблюдает за своим лесным царством. Здорово, правда? Только не говори громко, а то мы его потревожим.

— Хорошо, — шепчу я.

— А ты знаешь, где он? — спрашивает Максим.

— Кто?

— Да Берендей!.. Вон за той толстой елью. Он не слышит нас. Мы же тихо, — объясняет сын.

И правда, кажется, за деревьями действительно кто-то есть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное