У маленькой речушки на закате,Закинув удочку, сидел мечтательИ, отдыхая от своих тревог,Глядел на неподвижный поплавок.Он смутно думал: «Тонет луг в тумане,Возможно, завтра и меня не станет,Но будет снова тот же летний день,И та же рябь реки, и та же лень».О вечности он думал смутно, вяло,А рядом на песочке трепеталаИм пойманная рыбка. Где вода?Ее не будет больше никогда.Дышать она пыталась. Слишком поздно:Не для нее сухой и грозный воздух.Вздымались жабры. Белый жег песок.Мечтатель всё глядел на поплавок.
1948(?)
281. «К вечеру улегся ветер резкий…»
К вечеру улегся ветер резкий,Он залег в тенистом перелеске, —Уверяли галки очень колко,Что растет там молодая елка.Он играл с ее колючей хвоей,Говорил: «На свете есть другое,А не только эти елки-палки,А не только глупенькие галки».Говорил, что он бывал на Тибре,Танцевал с нарядными колибри,Обнимал высокую агаву,Но нашлась и на него управа.Отвечала молодая елка:«Я в таких речах не вижу толка,С вами я почти что незнакома,Нет у вас ни адреса, ни дома,Может, по миру гулять просторней,Но стыдитесь — у меня есть корни,Я стою здесь с самого начала,Как моя прабабушка стояла.Я не мельница. Зачем мне ветер?У меня, наверно, будут дети.На мои портреты ротозеиСмотрят в краеведческом музее».Вздрогнули деревья на рассвете —Это поднялся внезапно ветер,И завыла на цепи собакаОттого, что ветер выл и плакал,Оттого, что без цепи привольно,Оттого, что даже ветру больно.
1948(?)
282. «Был тихий день обычной осени…»
Был тихий день обычной осени.Я мог писать иль не писать:Никто уж в сердце не запросится,И тише тишь, и глаже гладь.Деревья голые и черные —На то глаза, на то окно, —Как не моих догадок формулы,А всё разгадано давно.И вдруг, порывом ветра вспугнуты,Взлетели мертвые листы,Давно истоптаны, поруганы,И всё же, как любовь, чисты,Большие, желтые и рыжиеИ даже с зеленью смешной,Они не дожили, но выжилиИ мечутся передо мной.Но можно ль быть такими чистыми?А что ни слово — невпопад.Они живут, но не написаны,Они взлетели, но молчат.