Избранное

…а это была дочь бакалейщика. Круглая сумма на текущем счету в сберегательной кассе, хорошие земли; Кандидинья — единственная дочь. Я ее помню. Стройная, в глазах живой огонек, какая-то особенная походка, когда она шла, бедра ее соблазнительно покачивались. Брат был сам не свой от восторга. Назначили день свадьбы, за несколько месяцев привели в порядок дом, девушка начала готовить приданое. Но недели за три до срока… Рано еще, надо все взвесить, подождать месяц-другой. Отец заперся с ним в своем кабинете и поговорил как мужчина с мужчиной. Весь дом сотрясался от крика, но брат стоял на своем. И свадьбу отложили. Но когда подошел решительный день — снова колебания, брат сам к невесте не пошел, а за ужином предложил новую отсрочку. Тогда терпение у девушки лопнуло, кто такое стерпит, и она поставила крест на этом сватовстве. Проволочкой воспользовался сын некоего торговца из соседнего городка, правильно оценил обстановку и вступил в игру. На месяц снял дом, выправил бумаги и увел девушку. Тогда брат, не знаю уж, чем он руководствовался, как понимал принцип возмещения потери, только ударился он в религиозную мистику. Ходил каждое утро к мессе, мусолил облатку, перед тем как уйти на фабрику. Бормотал молитвы, перебирая четки. Падре Мойта был доволен. Но не очень. Ну, облатка там и все прочее — пусть. Но брат слишком уж уподобился набожным женщинам, святошам. Падре Мойта считал, что с мужчины вполне достаточно воскресной мессы и причастия на пасху. Отец нашел брату другую невесту. Дочь председателя муниципального совета из соседнего городка, девицу кругленькую, словно ее выточили на токарном станке. Брат согласился. Каждый божий день навещал невесту, привез ее родителей в деревню, чтобы положить начало родственным отношениям. Как-то раз даже поехал с ней в Лиссабон за какими-то покупками. А перед сном — мы с ним спали в одной комнате — меня разобрало любопытство:

— Ну, как съездили? Как ты там с ней, когда вы остались одни? И что она?

— Что ты себе позволяешь! Сесилия достойна всяческого уважения!

Я грубо отрезал:

— Нужно ей твое уважение!

Он обозвал меня скотиной. У меня, мол, одно на уме. А он — человек порядочный. И злоупотреблять не станет. Мужчина обязан вести себя как подобает, когда… Утомленный таким избытком порядочности, я отвернулся к стене и заснул. Но вот подошел срок свадьбы, брат снова ударился в панику и попросил отсрочки. Отец позвал его для разговора с глазу на глаз и опять наорал на него. Ни стыда, ни совести! Что скажет отец невесты! Что скажут люди!

— Женитьба — это очень серьезный шаг. Я к ней не готов, — заявил брат.

Отец взорвался:

— Да на кой черт готовиться к тому, чтобы спать с женщиной?

Брат возмутился, надулся, ничего не ответил. Когда невеста узнала, она тоже возмутилась. Однако сказала:

— Кончилась комедия.

Кончилась. И брат стал утешаться так же, как и в первый раз. Вернулся в церковь, стал ходить к мессе каждый день. Бормотал молитвы, перебирая четки, мусолил облатку, ходил в процессиях, надев форму святого братства. А по воскресеньям даже посещал уроки катехизиса. Мать горевала, отец смотрел на него с презрением. Но в один прекрасный день брат сам вознамерился жениться. Невеста была издалека, не помню, из каких мест, брат бывал с ней повсюду, отец не вмешивался. А мать все-таки стала подыскивать мебель, готовить дом к приему невестки. Но вдруг Эдуардо неизвестно почему перестал появляться с невестой где бы то ни было. Как только я заметил, что он снова ходит в церковь, сопровождает священника к умирающим и на панихиды, я понял, что свадьбы не будет. И вот немного погодя, зимним вечером, к нам в дом ворвался Тьяго, крича:

— Там, на фабрике!.. В конторе!.. Эдуардиньо!

Мы все бросились бежать. На фабрику. В контору. Брат повесился на шнуре, которым связывают тюки шерсти. Господи боже! Я должен был горевать, казниться. Биться над тайной знака, который подал нам брат. Я должен был — что ты был должен? Молчание. Нас было трое. Магда, Эдуардо. И я. И вот, когда я приезжаю в родительский дом, отец уже в агонии.

— Ты бросил меня подыхать!

Я — из бесполезных.

IV

И как-то раз… Я бродил без цели, решил подняться к Голубятне. Так назывался дряхлый домишко на невысоком холме. Я все кружил вокруг самого себя — как расстаться со всем, что связывает меня с деревней? Я врос в нее всеми корнями. Вот так я и бродил, выбирая возвышенные места, чтобы оглядывать горизонт. Будто питал смутную надежду, что откуда-то явится избавитель. И тут я увидел его. На камне сидел человек, нездешний. У него была рахитичная бородка, на меня он бросил бесстрастный взгляд часто мигавших глаз, лицо исхудалое, бледное, может, это он? Я внимательно поглядел на него.

— Добрый вечер, — сказал я.